Информационные партнеры

"Из Рима в Иерусалим"

Книгу под таким названием выпустил в 1853 году в Петербурге граф Н.В. Адлерберг, который совершил само путешествие в 1845 году. Книга была благосклонно встречена публикой и даже знаменитый демократический журнал «Современник» напечатал на нее положительную рецензию.

Но сначала, как полагается, несколько слов об авторе и его семье.

Николай Владимирович принадлежал к шведскому роду Адлербергов, с начала XVIII века жившему в России. Этот дворянский род происходит от Эриха Эразмисана (сына Эразма), правнуки которого в 1684 году были возведены в дворянское достоинство Шведского королевства с фамилией Адлерберг, а в XVIII веке их потомки перешли на российскую службу.  

Николай Владимирович Адлерберг

Капитан шведской армии Эрих Адлерберг поселился в Эстляндии, отошедшей в 1710 году к России. Три его сына дослужились до высших чинов уже в русской армии, младший из них, полковник Густав-Фридрих (Федор Яковлевич), был командиром Выборгского пехотного полка. После смерти полковника его вдова была назначена Павлом I воспитательницей его сына Николая, а затем и Михаила. С этого момента началось приближение Адлербергов к царскому двору, при котором Юлия Федоровна оставалась до 1802 года, когда ее назначили  начальницей Смольного института.

Наибольшей известностью  пользовался ее сын Владимир Федорович (1791-1884), товарищ детских игр Николая I. В.Ф. Адлерберг воспитывался в Пажеском корпусе, принимал участие в компаниях 1812-1814 годов, особенно отличился в сражении под Бородиным, в битвах при Люцене и Бауцене. В Париже в 1815 году Николай Павлович снова увидел бывшего товарища своих детских лет, и Адлерберг был назначен к нему адъютантом.

В 1817 году и великий князь Николай Павлович, и В.Ф. Адлерберг сочетались браком, первенцы в обеих семьях тоже появились почти одновременно: будущий император Александр ІІ родился 17 (29) апреля 1818 года, а его тезка Александр Адлерберг - 1 мая 1818 года.

При воцарении Николая І В.Ф. Адлерберг был сделан флигель-адъютантом. Благодаря близости к императору, карьера Адлерберга была чрезвычайно успешна: он неоднократно управлял Военным Министерством на правах товарища министра, с  1841 года - Почтовым департаментом, был генералом от инфантерии, в 1847 года был возведен в графское достоинство и назначен министром Императорского двора, в каковой должности состоял 20 лет.

Александр II, с которым воспитывался старший сын Владимира Федоровича, Александр, продолжал осыпать Адлербергов милостями:  граф был назначен командующим Императорской главной квартирой, получил звания и должности канцлера российских Императорских и Царских орденов, министра уделов, члена Секретного комитета по крестьянскому делу, а в 1870 году, по увольнении от занимаемых должностей, назначен членом Государственного Совета.

В семье было шестеро детей - три сына: Александр (1818-1888), Николай (1819-1892) и Василий (1827-1905) - и три дочери. Скажем два слова только о старшем сыне, который, по примеру отца, сделал прекрасную карьеру: был адъютантом при Александре II, управлял его канцелярией, Императорской главной квартирой, дослужился до тех же генеральских чинов, что и отец, и сменил его в качестве министра Императорского двора. Однако после убийства императора в 1882 году А.В. Адлерберг был снят со всех постов и отправлен в отставку. 

И, наконец, Николай Владимирович Адлерберг. Он, как мы уже знаем, был вторым сыном в семье, поэтому его карьера не была такой блестящей, как у отца и старшего брата, но это, возможно,  и дало ему некоторый досуг для путешествий и их описаний. Воспитание Николай получил такое же, как и старшие Адлерберги: в 11-летнем возрасте был зачислен в Пажеский корпус, выпущен в лейб-гвардии Преображенский полк прапорщиком; в 1838 году назначен флигель-адъютантом к Его Величеству и в 1840 году произведен в подпоручики.

В 1841 году он принял участие в военных действиях на Кавказе, за отличие в 1842 году произведен в поручики и затем командирован для набора нижних чинов для формируемого 3-го Кавказского линейного батальона. В 1842-1843 годах занимался рекрутскими наборами, а в феврале 1844 года снова отправился на Кавказ. За отличие в боях произведен в штабс-капитаны, затем послан в Санкт-Петербург с донесениями.

По прибытии в столицу и сдаче дел Николай Владимирович отбыл в годичный отпуск, за время которого он и совершил интересующее нас путешествие из Рима через Грецию и Египет в Палестину. В 1847 году он был произведен в капитаны, в 1849 году участвовал в Венгерской кампании. В 1852 году Н.В. Адлерберг был уволен по болезни от военной службы и  причислен к Министерству внутренних дел с пожалованием в звание камергера Двора Его Величества. Вероятно, тогда у него и появились досуг и возможность оформить дневник путешествия, совершенного за семь лет до этого, в книгу «Из Рима в Иерусалим».  Цензурное разрешение на нее было получено 28 декабря 1852 года, и книга, отпечатанная в типографии Императорской Академии наук, вышла в свет в Петербурге в 1853 году.

В том же 1853 году Н.В. Адлерберг был назначен Таганрогским градоначальником, затем опять переведен в военную службу и во время Крымской войны занимал ответственный пост военного губернатора Симферополя и гражданского губернатора Таврической губернии. В 1855 году Н.В. Адлерберг был произведен в генерал-майоры с назначением в свиту Его Величества, участвовал в сражении с англичанами и французами на Черной речке и неоднократно бывал в осажденном Севастополе, в 1857 году назначен генерал-адъютантом.

Оставив пост Таврического губернатора, Адлерберг состоял при Императорской русской миссии в Берлине. В 1860 г. он предпринял новое путешествие на Восток, описание которого появилось в двух томах в Петербурге в 1867 г. на французском языке, под заглавием: «En Orient, impressions et réminiscences» («Восток, впечатления и воспоминания» (франц.).

Произведенный в 1861 году в генерал-лейтенанты, а в 1870 году – в генералы от инфантерии, Н.В. Адлерберг в течение 16 лет, с 1866 по 1881 годы, был генерал-губернатором Великого княжества Финляндского и командующим войсками финляндского военного округа. 22 мая 1881 года Николай Владимирович был назначен членом Государственного Совета, но после убийства Александра II Адлерберги потеряли свое влияние в Петербурге, и он был отправлен в отставку одновременно со старшим братом Александром. Умер Н.В. Адлерберг 13 декабря 1892 года в Мюнхене.

Рассказ о Николае Владимировиче будет неполным, если не включить в него историю его женитьбы. Жена графа, «прекрасная Амалия», была старше его на 11 лет и являлась предметом обожания многих мужчин, среди которых баварский король Людвиг I, император Николай I, великий русский поэт Федор Тютчев, посвящавший ей стихи, в том числе одно из самых знаменитых – «Я встретил Вас, и все былое...» Людвиг I заказал портрет 20-летней Амалии придворному живописцу Штилеру для своей Галереи красавиц Нимфенбургского дворца в Мюнхене.  

Амалия Лерхенфельд 

Родилась Амалия в Дармштадте в 1808 году и была внебрачной дочерью баварского дипломата графа Лерхенфельда и княгини Терезы Турн-унд-Таксис, приходившейся тетей российской императрице Александре Федоровне. Амалия несколько раз сменила фамилию: сначала она именовалась фон Штернфельд, затем Штаргард, позже гессенский герцог Людвиг I разрешил ей именоваться графиней Лерхенфельд, но без права на герб и генеалогию.

В 1822 году с Амалией познакомился сверхштатный атташе российской миссии 19-летний Федор Тютчев, который влюбился в  нее. Амалия принимала его любовь и его стихи, написанные в честь нее, они часто встречались, совершали прогулки. На юную красавицу обратил внимание и первый секретарь российского представительства барон Александр фон Крюденер (1786-1852), который  был на 22 года старше Амалии и происходил из старинного рода балтийских немцев. Молодая графиня без родословной нуждалась в таковой, и в 1825 году она стала именоваться баронессой Крюденер.  

Федор Тютчев

В 1836 году именно баронесса Крюденер привезла в Петербург пакет со стихотворениями Тютчева, 24 из которых были опубликованы Пушкиным в «Современнике». Ей удавалось и позже помочь Тютчеву, которого она не забыла, в трудные моменты.

Это было не так сложно для Амалии, которая блистала в высшем петербургском обществе. Страстными поклонниками баронессы были В.Ф. Адлерберг (отец Николая Владимировича), всесильный граф А.Х. Бенкендорф, а также сам император, от которого на правах кузины его супруги Амалия в 1836 году получила в подарок прекрасную соболью шубу, поразившую завистливое воображение всего Петербурга.

Об Амалии много злословили и много писали. Дочь Николая I великая княжна Ольга Николаевна, королева Вюртембергская, так описала ее: «Служба Бенкендорфа очень страдала от влияния, которое оказывала на него Амели Крюденер, кузина Мама <…> Без ее согласия ее выдали замуж за старого и неприятного человека. Она хотела вознаградить себя за это и окружила себя блестящим обществом, в котором она играла роль и могла повелевать. У нее и в самом деле были манеры и повадки настоящей гранд-дамы <…> Потом, когда ее отношения с Бенкендорфом стали очевидными, а также стали ясны католические интриги, которые она плела, Папа попробовал удалить ее без того, чтобы вызвать особенное внимание общества. Для ее мужа был найден пост посла в Стокгольме. В день, назначенный для отъезда, она захворала корью, требовавшей шестинедельного карантина. Конечным эффектом этой кори был Николай Адлерберг, в настоящее время секретарь посольства в Лондоне. Нике Адлерберг, отец, взял ребенка к себе, воспитал его и дал ему свое имя, но, правда, только после того, как Амели стала его женой. – Теперь еще, в 76 лет, несмотря на очки и табакерку, она все еще хороша собой, весела, спокойна, всеми уважаема и играет то, что она всегда хотела, – большую роль в Гельсингфорсе»[1].  

Великая княжна Ольга Николаевна, королева Вюртембергская 

Итак, в 1848 году 40-летняя Амалия, у которой уже было в браке трое детей, дала жизнь внебрачному ребенку – 17 марта родился сын Ник, отцом которого был 29-летний граф Николай Адлерберг. Для общественного мнения ребенку был дан статус приемного сына Николая Николаевича Венявского. С бароном Крюденером Амалия больше никогда не встречалась, в 1852 году он скончался в Стокгольме, а в 1855 году баронесса Крюденер стала графиней Адлерберг, выйдя замуж за Николая Владимировича.

Когда Николай Владимирович в 1882 году был отправлен в отставку, супруги переехали в Мюнхен, купили в курортном городке Тегернзее участок земли на берегу озера и возвели усадьбу, которая стоит и сейчас. Амалия скончалась в Тегернзее 21 июня 1888 году и была похоронена на кладбище кирхи св. Лаврентия. Н.В. Адлерберг пережил ее на 4 года и похоронен рядом с ней 25 декабря 1892 года, на их надгробиях по желанию графа не указаны даты рождения.

Граф Николай Николаевич Адлерберг-младший состоял на российской дипломатической службе.

* * *

Теперь, познакомившись с автором, обратимся к его книге. В 1830-х годах путешествия на Восток стали очень популярны в русском образованном обществе, где их ввел в моду Андрей Николаевич Муравьев своим знаменитым «Путешествием ко Святым местам в 1830 году». Предшественниками Адлерберга были также дипломат Д.В. Дашков и поэт, министр и ученый-дилетант, глава Археографической комиссии А.С. Норов, выпустивший в двух томах «Путешествие по Святой Земле в 1835 году». В том же 1845 году, что и Адлерберг, побывал в Палестине и прожил полгода в Иерусалиме автор 5-томного «Сказания о странствии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» инок Парфений (Петр Агеев) (1807-1878). Правда, это был человек другой среды – монах, бывший раскольник, игумен и церковный писатель. Его «Сказание...» было напечатано позже, чем книга Адлерберга: четыре тома вышли в 1855 году, последний – в 1898-1900 годах.  

Схиигумен Парфений (Агеев). Фото предположительно 1850-е годы

Таким образом, на русском языке к 1853 году было напечатано о Святой Земле довольно много светских сочинений. (Разделение на светские путевые записки и паломнические хождения, оставшиеся в области конфессионального, «душеполезного» чтения, произошло еще в XVIII веке.[2]) Не потому ли Николай Адлерберг начинает записки своего рода оправданием перед публикой, с одной стороны, умаляя значимость своего сочинения, с другой – указывая на его достоинства? «Эти беззатейные строки были написаны мною без претензии на литературную известность, без всякого авторского тщеславия, единственно для освежения в памяти того, что я видел, и притом в то время, когда писались они, я не имел и мысли пустить их когда-нибудь в свет. Между тем некоторые снисходительные приятели, прочитав, одобрили этот рассказ о моем странствовании и уговорили меня напечатать мои впечатления, которыя имеют лишь одно достоинство: они чужды всяких вымышленных прикрас».[3]

Итак, «беззатейные строки» выпускаются в свет только вследствие уговоров приятелей и отсутствие прикрас служит им оправданием. Каждый из предшественников Адлерберга ставил перед собой, кроме литературной цели, иную: Дашков - политическую, Муравьев - религиозную, Норов - топографическую. Николай Владимирович же полагал, что «глубокие, ученые исследования принадлежат историческим сочинениям, а потому здесь они столь же неуместны, как философские и политические рассуждения. Путевые заметки должны быть зеркалом того, что действительно было в путешествии, ибо путешествие не сказка, а быль» (стр. 5). Быть может, эти «инвективы»[4] направлены против кого-то из названных выше писателей? По крайней мере, настораживают такие выражения, как «ученые исследования» (возможно, это о несколько тяжеловесном труде Норова?), «философские и политические рассуждения», которые можно приписать многим.

Только инок Парфений, «наивностью изложения» которого восхищался Достоевский, похож в своих писательских установках (но не в стиле) на графа Николая Владимировича, хотя чрезвычайно сомнительно, чтобы они читали записки друг друга. Парфений в предисловии 1855 года говорит о своей книге: «Написал же все сие без пристрастия, по совести, где сам ходил своими ногами, что видел собственными своими очами...»[5].

Возможно, на стиль Николая Владимировича оказала влияние и общая тенденция современной ему литературы - переход от романтизма, черты которого очень заметны, например, в первой книге А.Н. Муравьева, к реализму. Адлерберг обещает читателю только «быль», без исследований и рассуждений, и нельзя не признать, что она легко читается. Автор развлекает нас рассказами о разных забавных или трогательных случаях, о попутчиках или местах, не связанных прямо с целью его путешествия, у него острый глаз, он проявляет наблюдательность, и хотя иногда морализирует, старается не утомлять читателя.

Автор упомянутой выше рецензии в «Современнике» замечает по поводу книги Адлерберга и записок о путешествиях вообще, что «вся сила здесь заключается в том, чтобы верно передать то что видел, сохранив в описании живость и свежесть непосредственных впечатлений и трудно уловимые оттенки чувств, рождающихся под влиянием любопытных и поразительных явлений природы и жизни тех стран, которые довелось увидеть. Одна из самых интересных сторон каждого путешествия – личность путешественника, выражающаяся в особенности принимаемых им впечатлений...»[6].

Как черты «личности путешественника» надо отметить образованность автора, дающую ему возможность, например, бегло описать древнюю историю Греции на фоне всех знаменитых достопримечательностей Афин (2 глава), и хороший вкус, заметный в оценке архитектуры, и литературные способности. Адлерберг знаком с книгами своих предшественников, в особенности А.Н. Муравьева и Рене Шатобриана, которых часто упоминает, и хотя не тщится писать научный трактат, с тонкой наблюдательностью  описывает и здания, и людей, и «морского полипа» (скорее всего, медузу), увиденного, вероятно, впервые, в Средиземном море, и сераль[7] Сеида-паши в Александрии.

Впрочем, в середине XIX века образованность автора в классической истории была вполне обычным явлением (в отличие от наших времен), и потому даже заслужила упрек автора цитируемой рецензии: «Отдавая дань общепринятому обычаю, автор, вступив на классическую почву Греции, предался историческим воспоминаниям и прежде, чем перешел к описанию афинских развалин – остатков греческаго искусства – изложил вкратце историю развития и падения государственнаго устройства Афин. Этот простой обзор, написанный очень мило и просто, одно из тех мест, которыя мешают живости впечатления, нарушив гармонию целаго»[8].

Во всех рассуждениях в книге Адлерберг подчеркивает свою принадлежность к российскому государству и православной вере. Возможно, и то, и другое требует подчеркивания, т.к. только прадед Николая Владимировича перешел – вместе с провинцией Эстляндия – под русский скипетр, православными же протестанты Адлерберги стали еще позже. Потому-то, вероятно, католическая пасха не вызывает у автора умиления: «...я должен сознаться – церемония эта показалась мне не столько благоговейною и искреннею, сколько великолепною и пышною. Пение и молитвы пролетали мимо ушей моих без отголоска в сердце» (стр. 10). И при описании архиерейского служения в Храме Гроба Господня в Иерусалиме автор отдает предпочтение «прекрасным звукам, отрадных русскому сердцу славянскаго языка» перед «громкими греческими напевами» (стр. 160).

Путь Адлерберга в Иерусалим был не совсем обычен для русских путешественников, которые обыкновенно прибывали в Яффо морем из Одессы через Константинополь. Николай Владимирович, проведший зиму и католическую Пасху 1845 года в Италии, выехал 29 марта из Рима в Анкону[9] на берегу Адриатики, откуда на австрийском пароходе отплыл в Грецию, 10 апреля он покинул Афины и уже на «французском  военном пароходе» отправился в Египет, в Александрию, оттуда к Бейруту на корабле турецкого вельможи Мехмеда-Решид-паши и, наконец, на небольшом «двухмачтовом ботике, в виде баркаса» со многими приключениями достиг 1 мая (по новому стилю) Яффо. Благодаря этому маршруту, читатель может ознакомиться со многими любопытными наблюдениями автора по поводу англичан и их отношения к жизни, невольничьего рынка в Александрии, турецко-французских манер Мехмеда-Решид-паши или пребывания в «карантине» на Востоке.  

Общий вид на Александрийский порт. Фотографы Ф. Бонфис и Цангаки. Март 1894 г.

Архив Иерусалимского отделения ИППО

Англичане, бывавшие в России, упомянуты уже в первой главе: «Но что за народ эти англичане! Судя по наружности, они ездят только для удовольствия, а между тем какие дельные и какие обширные приобретают они познания о промышленных силах нашего отечества: они не только знают всю подноготную о великолепных мануфактурах Москвы и Московской и Владимирской губерний, но изучили все, чем только может быть грозна для них Россия в далеких странах Средней Азии … Русское сердце невольно заговорит там, где интересы русской национальной промышленности... сойдутся с интересами английских промышленников и купцов». В этом пассаже, пожалуй, интереснее всего «русское сердце» графа, внука шведа и немки.

Александрийский невольничий рынок, соседствующий в рассказе с купальнями Клеопатры, описан подробно и красочно, тем более, что продаются там только женщины:

«Обширный двор, обнесенный довольно высокой стеною, служит местом для этой постыдной торговли. Небольшие дурно смазанные хижины укрывают невольниц от дождя и служат им убежищем в ночное время; по многочисленности поступающих в продажу женщин и по недостатку помещения положение несчастных стеснено до невероятия <...> Несчастные невольницы, днем измученные лучами знойного солнца и нравственно убитые унизительной своей участью, ночью, в душной тесноте, ищут покоя на холодной и сырой земле, согреваясь только тем, что жмутся одна к другой. Днем они гуляют, или, лучше сказать, толпятся по двору; при появлении иностранцев-покупателей, чувство стыдливости, более или менее врожденное каждой женщине, разгоняет их по углам. Тогда продавец угрозами и палкой выгоняет их опять во двор: купцу нужно буквально показать товар лицом» (стр. 62-63).

Описав этот «унизительный для человечества обычай», который «еще сохранился на востоке» (знает ли граф про торговлю рабами в США и помнит ли про крепостное право в России?), Адлерберг вздыхает: «Как мне хотелось в эту минуту быть настолько богатым, чтоб вдруг выкупить всех этих страдалиц <...> указать им благочестивый путь в жизни <...> и, прикрыв их крылом человеколюбия, ввести в мир образованности к уразумению Бога истинного! Но всегда ли мы бываем в силах исполнять то, чего желаем?» (стр. 63). Непосредственно после этого риторического вопроса автор подробно описывает внешность «несчастных»: «Женщины все были негритянки, следовательно, совершенно черные. Тип физиономии <...> мало соответствовал европейским понятиям о красоте: у всех толстые губы, плоские носы и выпуклые кости под глазами; но зато у всех зубы необыкновенной белизны, формы чрезвычайно изящные и отменно правильные», - и сообщает цены на них (возможно, для того, кто будет «настолько богатым, чтоб... » и т.д.): «Средняя цена от 150 до 250 франков за каждую. Лучшие же по красоте невольницы выходят из общей расценки: попадаются женщины в 300, 500, в тысячу франков и гораздо дороже» (стр. 63).

Следующий же абзац начинается вполне прозаически: «Обедал я в этот день на европейский лад...». Затем данная и следующая главы описывают путешествие на фрегате Мехмеда-Решид-паши «Бехейра» из Александрии в Бейрут. Адлерберг сообщает, что паша «начальник штаба сирийской армии, бывший за пять лет до того (т.е. в 1840 году) Иерусалимским генерал-губернатором» (стр. 71).  

Панорама Бейрута XIX века 

По всей видимости, это Мехмед-паша Кибрисли (1810-1871) – турецкий государственный деятель, родом с Кипра (отсюда его прозвище, означающее "Киприот"). Изучил военное дело во Франции, был директором военного училища, губернатором в Иерусалиме, посланником в Лондоне, генерал-губернатором  в Алеппо (Халеб), в Адрианополе, в 1854 году - морским министром и великим визирем, в 1859 и 1860-61 года снова был великим визирем, но в 1861 году свергнут и отправлен в почетную ссылку губернатором в Адрианополь.  

Мехмед-Решид-паша 

Мехмед-паша был решительным сторонником  преобразований в Турции, которые, однако, не должны были состоять в одном только поверхностном подражании Европе и пересаживании европейских учреждений на турецкую почву.

Справочные сведения из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, которые я привожу (по техническим причинам они не вошли в книгу издательства «Индрик»), у Адлерберга расцвечиваются личными впечатлениями: «Он <...> говорил много и свободно по-французски, даже картавил, как парижанин; но при всем том сидел на диване с поджатыми ногами и никогда не снимал с головы шапки» (стр. 71). Особенно автора интересуют турецкие обычаи и противоречивая  манера поведения Мехмед-паши: «Почти в каждом его слове, почти в каждом движении его тела проявлялась борьба привычек и мыслей образованного европейца с нравами и понятиями необтесанного азиатца» (стр. 72). Паша характеризуется «классическим флегматиком, как все турки», который «почти  никогда не изменял своего положения и даже редко поворачивал голову». Подробно описанная одежда представляет собой турецко-французскую смесь казакина с парижской рубашкой, суконных панталон с «турецкими бабушами» (туфлями) и красной фески с «синими очками в золотой оправе».

Чрезвычайно любопытные разговоры ведутся по поводу еды руками или вилками. Когда автор восклицает: «...каким образом <...> вы до сих пор не дошли до положительного заключения, что несравненно опрятнее есть ножом и вилкой, нежели пальцами?», - паша «с большим хладнокровием» отвечает: «...еще не доказано, что опрятнее: класть ли в рот кусок хлеба чистыми пальцами, которые мы по закону несколько раз моем в день и еще перед самым обедом, или употреблять при этом ножи и вилки, которых чистота и опрятность подлежат очень сильному сомнению?» (стр. 73-74). И едва ли не Мехмед-паша одерживает верх в этом споре.

Впрочем, гастрономические вкусы турецкого вельможи подвергаются жестокой критике Адлерберга, пробывшего восемь суток «в тяжких оковах его угощений» (стр. 81).

В тексте Адлерберга есть противоречие со сведениями Энциклопедического словаря о Мехмед-паше Кибрисли, родившемся на Кипре, т.к. в его рассказе Мехмед-Решид-паша сообщает: «Я родился на Кавказе, вывезен оттуда в детстве и продан в рабство одному из знатнейших вельмож наших, Юсуфу-паше» (стр. 85). В пользу биографической справки говорит то, что Мехмед-паша Кибрисли действительно был губернатором Иерусалима, учился в Париже, и годы его жизни совпадают с указанным в книге Адлерберга возрастом: в 1845 году «на вид ему можно было дать лет сорок» (стр. 72). Возможно, паша решил «расцветить» свою биографию (автор нелестно отзывается о правдивости людей на Востоке), возможно, Адлерберг был неточен в пересказе, или же Энциклопедический словарь воспользовался неточными сведениями, что менее вероятно.

Вернёмся к путешествию. Из Бейрута в Яффо автор с приятелем добираются морем на баркасе с тремя неопытными моряками и, конечно, попадают в шторм. Адлербергу приходится взять на себя управление, т.к. моряки бросают руль и в страхе начинают молиться: «Через переводчика нашего я дал им уразуметь смысл русской пословицы: «на Бога надейся, а сам не плошай» (стр. 93).  

Вид на город Яффо. Фотографы Ф. Бонфис и Цангаки.

Март 1894 г. Архив Иерусалимского отделения ИППО 

Долгий и сложный путь в Иерусалим заканчивается, естественно, описанием Святого города, многократно изображенного на разных языках. Какой же путь избирает Адлерберг, кому подражает в своих записках? Он не пишет романтически приподнято, как Муравьев, не цитирует так много различных текстов, как Норов, не пишет о торговле и хозяйстве в Палестине, как Дашков, он просто пытается передать читателю свои впечатления. Разумеется, автор ориентируется на читателя «своего круга» – образованного и читающего по-французски, и кроме того, знакомого, как и он сам, с сочинениями предшественников. Автор, не будучи профессиональным писателем или ученым, не считает свою задачу сложной, на стиле его записок не заметны следы правки, но именно в непосредственности и заключается ценность книги.

Приведу также мнение рецензента из «Современника», который  отмечает, что записки «написаны языком простым, обработанным и изящным, с легким оттенком французской фразы в оборотах речи и иногда, впрочем и довольно редко, отступлением от грамматических условий, которые в некоторых местах придают языку «Заметок» неуловимую, наивную прелесть».[10]

Итак, посвятив различным описаниям значительную часть книги, автор начинает 9 главу «Наставлением путешественникам», в котором сообщает, что «дорога от Яффы к Иерусалиму вообще небезопасна». Опасности дороги заключались как в ее тяжести, отмечаемой всеми путешественниками вплоть до 1860-х годов, так и во встречах с шайками разбойников, главным из которых был знаменитый Абугож (Абу-Гош).

Наконец, автор приближается к Иерусалиму. Этот момент нетерпеливого ожидания, религиозных размышлений и молитв при виде города отмечают все паломники и путешественники, его можно назвать знаковым для записок о путешествии в Святую землю.[11] Адлерберг вносит в него свою лепту, поэтически описывая «нежную пелену воздуха» над «единственной для души панорамой» Святого города. Но действительность в лице «нескольких женщин из простонародья», которые ругаются и кричат оскорбления, врывается в молитвы, отвлекая  от религиозных размышлений, и он не забывает описать и этот эпизод, не паря над реальностью в романтической приподнятости  и памятуя об обещании рассказывать читателю «быль».

Итак, 20 апреля (теперь по старому стилю) 1845 года Николай Владимирович «остановился под стенами Иерусалима». Но в этот – кульминационный – момент всего путешествия автор не описывает и даже не называет свои чувства, полагаясь на воображение читателя. Задавая риторический вопрос: «Описывать ли то, что происходило в душе моей и какого рода мысли в то время занимали ум мой?» - он отвечает: «Лучше вообразите себя на моем месте, и если вы христианин, то без сомнения в глубине сердца вашего пробудятся глубокие, благоговейные чувства при одном имени святого града!» (стр. 118).  

Вид на стены старого города Иерусалима.

На заднем плане мечеть Эль Акса и Елеонская гора.

Фото Френсиса Фрита из Фотоальбома "Синай и Палестина". 1859 г.

Архив Иерусалимского отделения ИППО

Следующая 10-я глава заключает в себе описание «неожиданного препятствия» – закрытых ворот Святого Града по поводу пятничной молитвы мусульман. Разумеется, здесь следуют размышления христианина о положении Святой земли вообще («Власть над нею неверных ясно изображает заслуженный гнев Божий...») и святых мест Иерусалима в частности («...я для посещения Гроба Господня должен был униженно просить, чтоб мусульмане удостоили побеспокоиться открыть мне двери храма...»).

Пока автор записок стоит под стенами Святого города, он имеет возможность оглянуться и – как военный человек – оценить оборонительные сооружения: «Иерусалим обнесен довольно плохими зубчатыми каменными стенами, за которыми в главных пунктах, на углах и городских выездах поставлены чугунные орудия разных калибров <...> По настоящим понятиям военного искусства, укрепление Иерусалима не только весьма слабо, но почти ничтожно» (стр. 124).

Оказавшись внутри крепостных стен, Адлерберг отмечает «мертвую скорбную тишину и уныние» в Святом городе, а далее, в 11 главе, подробно рассказывает о посещении главной христианской святыни Иерусалима – Храма Гроба Господня, куда он со спутниками попадает ночью («ночное шествие с факелами»). Николай Владимирович описывает подробно все, что видит, несмотря на то, что его читатели могли, возможно, помнить описание церкви у других писателей. Также поступают все паломники и путешественники, бывавшие здесь и до него, и после. Вероятно, само религиозное переживание требует благоговейного внимания к предметам, упомянутым в Евангелиях, и любой автор вновь называет их, удивляясь и их материальному существованию, и своему присутствию рядом.  

Кувуклия над Гробом Господним.

Фотографы Ф. Бонфис и Цангаки. Март 1894 г.

Архив Иерусалимского отделения ИППО 

Любопытно отметить в этой связи, что и Адлерберг, и многие другие, пишущие о святых местах, стараются как можно точнее описать их, измеряя (на глаз?) их размеры, пересчитывая количество колонн, ступеней, лампад и т.д. И здесь, как ни странно, отмечаются многочисленные расхождения между авторами, даже побывавшими в Иерусалиме в одно и то же время. Например, инок Парфений, в том же 1845 году бывший в Иерусалиме, пишет, что «вышиною гора Голгофа шесть аршин»[12], что составляет приблизительно 4 м 27 см, Адлерберг же указывает, что Голгофа «всего лишь на 19 футов выше горизонта земли», что составит уже 5 м 79 см. Количество ступеней лестницы на Голгофу тоже разное: у Парфения их «осьмнадцать»[13], у нашего же автора - 21. Если насчет высоты Голгофы оба паломника могли положиться на своих «гидов», то есть разницу в «показаниях» можно отнести за счет большей или меньшей образованности или осведомленности их сопровождающих (или в разнице мер длины), то количество ступеней поддается простому подсчету, и мне трудно объяснить это расхождение. Добавлю, что А.Н. Муравьев в 1830 году насчитал только 17 ступеней.

В 12 и 13 главах  продолжается  подробное описание Храма и всех его святых мест, а также Крестного пути. При этом Адлерберг высказывает замечание о том, что хорошо было бы Крестный путь, представляющий ныне «простую, неопрятную улицу» (стр. 123), «обложив крышею, как особый храм, обратить в церковную галерею, по которой бы христиане с молитвою проходили не иначе, как на коленях» (стр. 147). Указывается и пример - лестница из дома Понтия Пилата (Scala Sancta),[14] находящаяся в церкви св. Иоанна Латеранскаго (St. Jovanni Laterano)[15] в Риме. Возможно, мысль о галерее пришла в голову автору записок не только по религиозным соображениям, но и потому, что он и его спутники страдали от иерусалимской жары: «Жестокий зной распалял песчаный грунт иерусалимских улиц, но тем не менее, проходя по Крестному Пути мы шли с обнаженными головами...» (там же).  

Крепость Антония на Крестном пути Спасителя в старом городе Иерусалима.

Фотографы Ф. Бонфис и Цангаки. Март 1894 г.

Архив Иерусалимского отделения ИППО 

Описанию трех ночей, проведенных в Храме Гроба Господня, Адлерберг посвящает 14 и 15 главы, в которых не забывает отметить и светский визит к губернатору Али-паше, а также рассказывает о местах, оставшихся за стенами Старого города – Иосафатовой долине и Гефсимании. Гефсимания и «восемь дряхлых оливковых деревьев» описываются очень поэтично, это одно из самых лирических мест в книге: «Свежий ветерок колыхал ветви и только в этом месте, посреди мертвой тишины, шелестил (так у автора – Е.Р.) странными звуками, которые доходили до моего слуха то гулом невнятных слов, то отдаленным, едва слышным напевом; словом, мне казалось, что по временам слышится то тихая молитва, то стон и вздохи, то песнь ангелов, то приговор проклятия...» (стр. 155).

Интересно, что автор не замечает противоречия, когда пишет о своих глубоких размышлениях с отломанными веточками гефсиманских олив в руках, а далее рассказывает, что «при стечении большаго числа поклонников в Иерусалим, к этим деревьям приставляют сторожей, чтобы не допускать ревностных христиан разрушать последние остатки сада обрыванием ветвей на память» (там же).

Образованный человек, граф Адлерберг не может не отметить неполноту знаний в своем «гиде» – монахе Дионисии и в других греческих монахах, выводя из их необразованности неуспех в противоборствовании влиянию латинского духовенства: «Каковы же должны быть познания других братий, спрашивал я сам себя, если Дионисий считается у них одним из ученейших? Это значительный недостаток, влекущий за собою важныя последствия!» (стр. 157).  

Иосафатова долина. Фотографы Ф. Бонфис и Цангаки. Март 1894 г.

Архив Иерусалимского отделения ИППО 

Но другие – возвышенные – чувства волнуют его при исповеди на Голгофе и обедне в Пещере Святого Гроба: «Это чувство превосходит всякое описание, и одна подобная минута стоит того, чтобы исключительно для нее прибрести в Иерусалим с конца вселенной» (стр. 161). С такими «благодатными ощущениями» автор записок расстается с Иерусалимом, отправляясь в «странствования по Сирии и Палестине», которые он уже не излагает в своей книге.

Последнюю 16 главу Адлерберг посвящает описанию «истинно-полезного христианского дела» – постройке новой церкви в христианском селении Керак за Иорданом. При этом случае автор рассказывает о епархии Петры Аравийской и ее митрополите Мелетии, живущем в Иерусалиме, а также о своем участии в деле - сборе средств. В 1847 году было положено основание церкви, а в июле 1849 года она была освящена, что позволяет заключить, что последняя глава была добавлена автором к книге позже других, возможно, при принятии решения о печатании. Она написана более сухо, чем другие, т.к. заключает в себе отчет о собранных средствах и их использовании.

Сама же книга о путешествии Адлерберга из Рима в Иерусалим написана - повторюсь - легко, непринужденно и интересно для читателя, желающего познакомиться с описанием Святой земли и Иерусалима в ту эпоху, когда путешествия сюда не стали еще обыкновенным делом.

Иерусалимский вестник Императорского Православного Палестинского Общества.

Выпуск № II.

Издательство: Иерусалимское отделение ИППО.

Иерусалим. ISBN 978-965-7392-45-4. 2012.

Страницы 187-200.

© Иерусалимское отделение ИППО

Копирование и любое воспроизведение материалов этой статьи разрешено только после письменного разрешение редакции нашего сайта: ippo.jerusalem@gmail.com

Примечания

Автор: Румановская, Елена Леонидовна