Историю дивного человека расскажем мы, если можно такого, каков он, назвать человеком, а не дать имя ангела тому, кто презрел все радости мира. История о нем такова. Человек этот был очень богат, однако презрение к богатству предпочел он и заменил его любовью к бедности, но не к простой бедности, а к той, подлинной, (которую считают) стыдом и позором. Он обратил тщеславие в смирение, а гордость – в аскетизм. Он был наставником нищеты и смирения и совершенным постником, удаляя еду от уст своих и не унижая себя, как Исав, угодничеством чреву своему. Он был стражем, бдительным и усердным телу своему, избегал и уз брака, и прелюбодеяния. Целомудрие и святость, согласно ревностному закону, обитали в теле его. Подобно Аврааму с радостью покинул он свою семью и родину, желая в Иерусалиме горнем быть причисленным и прославленным и стремясь к молитве своей. Что еще можно добавить в похвалу ему, чтобы высшую степень одобрения могли мы выразить? Ведь история эта велика, но мало сказать мы можем. Начало нашей истории таково.

Родители его были из города Рима. Отсюда и следует начать рассказ. Они были богаты, знатны родом и благородны по происхождению, но бездетны. И по мере того, как увеличивалось и возрастало их богатство, увеличивалась их печаль из-за того, что не видели они наследника своего состояния и не знали, для кого собирали. Ибо, если Авраам, отец всех верующих, со скорбью к Господу своему обращался «Господи, что ты дашь мне? Я остаюсь бездетным», — то как должны были скорбеть они, чьи помыслы были направлены к богатству. Но вот через слезы, постоянные молитвы и обеты родился у них сын. Он был любим Богом, родителями и всеми, кто знал его. Родители его утешились. Мальчик еще вскармливался молоком, а блага знатности уже изливались на того, кто был предметом гордости своих родителей.

Когда настало время учения, с большими почестями в сопровождении толпы слуг отправили его в школу. Но только он не обращал внимания на все это преходящее и конечное, а со свойственной ему душевной мягкостью стремился все предпринять к тому, чтобы в тишине отдаваться учению. Его сверстники пытались умерить его непреодолимую тягу к знанию, но он и не помышлял изменить свой скромный образ жизни. Родители мальчика, не понимая, что Бог избрал его (своим) орудием, огорчались и печалились, наблюдая его образ жизни и то, что он совсем не готов к превратностям этого мира. Тайком они придумывали разные уловки, чтобы мальчик стал более предприимчивым и приспособленным к жизни. Отец его приказывал свои рабам, чтобы они вовлекали его в свои развлечения и приучали его к дерзости. Но он со свойственной ему мягкостью пенял им и отворачивался от них, сохраняя выражение скромности и благородства. Мать же выбирала красивых девушек, украшенных лучшими в мире украшениями, и приказывала им прислуживать ему. Он не гнал их от себя открыто, но с потупленным взором принимал их, чтобы сделать им одолжение, а потом смиренно просил их удалиться и оставался один. Мать его ревностно расспрашивала принаряженных девиц, разговаривал ли, шутил ли он с ними, и они отвечали: «Не только не шутил, но мы не осмелились даже взглянуть на него».

Долгое время вел он такой образ жизни, но потом вступил в пору цветущей юности, и родители решили выбрать ему невесту, как подобает в соответствии с законом. Так и сделали. Когда пришло время свадьбы, было приготовлено все для торжества и прославления. Устроили великолепное брачное ложе, и весь город был приглашен на свадебный пир. Но в первый день свадьбы, когда обрученная должна была со свадебной процессией войти (в дом жениха), в душе его возникло вдруг решение. Он стал уговаривать одного из дружек пойти с ним к пристани. Тот подумал, что он шутит. Когда же святой стал настаивать, он попытался [102] помешать ему, говоря: «Весь город соберется сегодня в твоем доме, чтобы веселиться и развлекаться, а мы будем искать уединения. Кто поймет нас? Кто не посмеется над нами, если мы так поступим и покинем радость ради печали. И большое веселье обратится скорбью для всех, кто ждал твоей радости». Но тот проявил настойчивость и, пока дружка пытался удержать его, придумал способ убедить его уйти. Поскольку дружка питал к нему благоговение, то сдался на его уговоры. Взяв двух лошадей, они отправились к пристани вдвоем, и никого больше не было с ними. Святой сказал дружке: «Постереги-ка мою лошадь, я отдохну (немножко), а потом мы оба вернемся на пир». Тот, не подозревая, что он задумал, подчинился, прося его поскорее вернуться, чтобы они не опоздали и не вызвали насмешек. Святой, после того как удалился немного от своего друга, начал молиться, обращаясь к Богу: «Тот, чьи благодеяния превосходят наши просьбы, открой мне свои врата, в которые я стучусь, и дай мне в этой игре (роль), которая мне по сердцу». И только он помолился, явился перед ним корабль, отправлявшийся в Сирию. Он быстро поднялся на этот корабль, и сильный ветер по божьему провидению без промедления доставил корабль к пристани в Селевкии Сирийской. Покинув Селевкию, блаженный бродил, нищенствуя, пока не попал в город парфян, который называли Эдесса, где и жил в нищете до самой своей кончины.

Жизнь его в Эдессе была такова. День он всегда проводил в храме, в доме мучеников, ни от кого ничего не принимая, он не хотел днем заботиться о пище, соблюдая пост до вечера. Когда же наступал вечер, он вставал у врат с протянутой рукой, принимая милостыню от тех, кто входил в храм. Получив столько, сколько ему было необходимо, он убирал руку, не принимая больше. И было его установленной едой около десяти мин хлеба и две мины зелени. И если случалось, что он получал больше, тотчас же отдавал другому. И подаянием творил подаяние. Этим многие проверяли и испытывали его, Человека Божьего. (Других) нищих он не сторонился там, где они обитали, но, когда наступала ночь и все засыпали, он вставал, осеняя себя крестом, у стены и колонны, молился и с первыми приходящими на молитву входил в храм еще до рассвета. И так проводил он все дни, и никто не знал ни о его прежнем образе жизни, ни о его знатности. И даже имени своего никому не позволил разузнать, чтобы по имени не проведали о его жизни.

А дружка его, прождав достаточно долго, – а тот все не возвращался к нему – обошел всю пристань, спрашивал (встречных), разыскивая его. И когда узнал, что тот сел на корабль, вернулся в дом блаженного и рассказал о том, что случилось. Невозможно передать ту печаль и скорбь, которая охватила родителей святого. Используя свое богатство и знатность, посылали они на поиски во все гавани и страны. Были отправлены на поиски святого домочадцы, верующие, которые ездили по городам и прибыли также в Эдессу, где нищенствовал их господин. Один из этих отроков пошел и сообщил Раввуле, епископу Эдессы, об истории этого человека, но тот не только не мог найти его, но даже не поверил в эту историю. Не найдя (здесь) своего господина, они покинули Эдессу и отправились искать его в другие страны. Он же, блаженный, узнал своих домочадцев, когда они входили в церковь и выходили из нее. А они, когда он явился перед ними в образе нищего, даже на миг не могли подумать, что это он, из-за полного отсутствия какого бы то ни было признака той роскоши, в которой он жил прежде. Как они могли узнать его в этом человеке, одетом в жалкие лохмотья? Ведь, возможно, и от них он принял подаяние!

Много времени спустя привратник, добродетельный и достойный увидеть это, в одну из ночей вышел посмотреть, не настало ли время начинать службу, и, когда вышел, обнаружил этого святого, который осенял себя крестом и молился в то время, когда все спали. Не один и не два раза видел он его, а в продолжение многих долгих ночей. И в одну из ночей подошел к нему привратник и спросил: «Откуда ты и что ты здесь делаешь?». Блаженный сначала оставил без ответа его вопрос, но потом, подчиняясь его убедительной просьбе, ответил: «Зачем ты у меня спрашиваешь об этом? Спроси у тех, кто перед тобой. Они знают, кто я и откуда, потому что я – из их числа». Привратник не удержался, чтобы не разузнать об этом чуде. Загорелось в нем желание, и он поклялся в душе [103] своей, что не оставит его и не удалится до тех пор, пока не узнает правду о нем. Он же, Человек Божий, испытывая стеснение из-за этих клятв и обетов, а также потому, что не любил спорить, согласился открыть привратнику правду. Но только тоже потребовал от привратника принести клятву в том, что, пока он жив, тот никому не расскажет. И тогда поведал ему все: «Тот человек, который был здесь недавно и искал кого-то, – из моего дома, и искал он меня». Выслушав все, привратник стал убеждать его и просить, чтобы он жил вместе с ним, но, не сумев уговорить, оставил.

С тех пор привратник стал неустанно творить свои добрые дела, предаваясь суровому образу жизни и изнуряя себя еще усердней, чем прежде, так что по виду его можно было судить о его аскетизме. Он говорил про себя: «Если этот человек, который раньше жил в несказанной роскоши, ведет такой образ жизни, то разве не можем мы, бедняки, поступать так во имя нашего спасения?».

Много времени спустя после этого блаженный и смиренный Человек Божий заболел и был повергнут недугом среди колонн. А привратник, прохаживаясь туда и обратно и не видя святого, как видел его всегда, начал тщательно искать его, а когда нашел, стал уговаривать, чтобы тот согласился пожить у него дома, а он станет ухаживать за ним, но святой не хотел. Тогда привратник сказал: «После того, как выздоровеешь, я оставлю тебя в покое и ты снова вернешься к своей обычной жизни». Но тот не согласился. Тогда привратник решил: «Тогда я помещу тебя в больницу». С большим трудом после долгих уговоров убедил его. При этом святой взял с него слово, что тот ничем не будет выделять его по сравнению с (другими) странниками. Привратник взял и доставил его в больницу, постоянно присматривал за ним. Но Бог, который всегда исполняет желание боящихся его, заполнил меру его жизни и положил ей конец, сохранив за ним его скромность и после его смерти. В тот день, когда он готов был покинуть этот мир для жизни вечной, что-то помешало привратнику, и он не смог, как обычно, навестить святого. Когда блаженный испустил дух, больничные служители тотчас же отнесли его на носилках, как это они делали обычно без особых церемоний, в усыпальницу для странников. И когда они вышли, направляясь хоронить его, появился этот привратник и стал спрашивать о нем. Узнав, что святой скончался и его уже вынесли, чтобы похоронить, он начал громко стенать и плакать и бросился к святому епископу Раввуле. Упал к его ногам, взывая: «Прошу тебя, господин мой, снизойди ко мне, окажи мне милость!». Епископ Раввула, чей свет очей телесных был тогда, еще невредим, а также те, кто был с ним, спросили у привратника, о чем он просит и в чем причина такого волнения. Тогда он обо всем рассказал епископу, страстно моля его воздать должные почести чистым и непорочным останкам и похоронить святого торжественно и пышно, в достойном месте. Услышав это, епископ был взволнован так, как будто был объят пламенем, потому что был отзывчив на все прекрасное. Он приказал немедленно идти туда, где был погребен этот нищий, и извлечь его (из могилы). По пути они встретили могильщиков, которые возвращались после погребения святого. Когда их спросили, где они погребли этого странника, они ответили: «Рядом с такими же, как он».

Епископ и те, кто был вместе с ним, взяли с собой могильщиков, чтобы они показали, где похоронили его. Когда подошли к могиле, епископ приказал вскрыть склеп, потом он и все, кто был с ним, и могильщики вошли внутрь, чтобы взять тело святого и воздать ему должные почести. Посмотрели и увидели, что только нищенские лохмотья, в которые был одет святой, лежат на этом месте, а тела его нет. Тщательно искали тело по всему склепу, но не нашли ничего, кроме его одежд. Долго стояли они, пораженные изумлением и ужасом, потом епископ пришел в себя и сказал: «Помолимся!».

И стал молиться святой Раввула, и говорил со слезами: «Сохрани меня Господь, если отныне я стану заниматься чем-нибудь, кроме попечения о странниках. Кто знает, может быть, немало есть таких смиренных, как этот нищий, избранных Богом, но безвестных среди людей из-за своего смирения. С той поры овладели мар Раввулой великое беспокойство и тревога за этих людей, стремление устроить их жизнь. С большой готовностью постоянно оказывал он благодеяния странникам и нищим. И словом своим внушал любить их и о наставлениях [104]постоянных беспокоился. Не проявляя внимания к совершившим греховное, он думал только о сиротах и вдовах, (только) о злосчастных и нищих заботился. И так он взял на свое попечение не только всех странников в собственном городе, но также о странниках в далеких селениях и в отдаленных местах проявлял он заботу с тем, чтобы они не остались обойденными его благодеяниями. И в соучастии с Богом пребывал он в оказании добра нуждающимся в сострадании. Так начинал и так кончал блаженный Раввула любовью к странникам.

Такова эта история о Человеке Божьем, которую мы хотели рассказать, поведанная привратником, его другом, и запечатленная на память. Заинтересовавшись этой историей, заклинаниями и клятвами он выведал ее у святого и рассказал о его прежней жизни, о знатности и о последующем смирении, не скрыв ничего.

Кончилась история о Человеке Божьем.

(пер. А. В. Пайковой)

Текст воспроизведен по изданию: Легенды и сказания в памятниках сирийской агиографии // Палестинский сборник. Вып. 30 (93). Л. 1990

По материалам портала "Восточная литература"

версия для печати