Когда я проснулся и, приведя себя в порядок и свой туалет, вышел на крыльцо, был уже вечер; передо мной оказалась большая постройка, как узнал впоследствии, больница. Повернул направо - недостроенная еще церковь, перед ней огромный остов колонны, только что вырытый из земли. Повернул назад – большой двор и ни одной души, далее - отворенная калитка. Я вышел из нее и очутился за русским постройками. От меня в нескольких саженях тянулись освещенные заходящим солнцем серые стены Иерусалима. Странное чувство овладело мной, чувство, которое я испытывал задолго до того при первом посещении Парижа и впоследствии, когда я в первый же раз был в Риме. Как-то не верится, что то, о чем столько мечталось, осуществилось. Хочется увериться и ничего другого не находишь, как только мысленно повторять себе: да я в Париже, в Риме, в Иерусалиме. Между тем подошли и мои спутники, казалось бы, что вот пойдем бродить по улицам, смотреть, доберемся до храма Воскресения, войдем в него. Не тут-то было. В Иерусалиме жить туристом нельзя, пришлось прежде всего знакомится с русскими соотечественниками, начинать ряд официальных визитов, начиная с нашего консула, и когда, проведя у него весь вечер, уже ночью, торжественно, в предшествии двух кавасов, из которых один нес фонарь, а другой выступал с булавою нам пришлось пройти несколько сажень, отделявших наше помещение от консульского дома, когда вслед за моим приходом мне принесли от консула гигантские гаванские сигары, которые я имел неосторожность похвалить, мы должны были убедиться, что если мы еще не в самом Иерусалиме, то, по крайней мере, на востоке. На утро первым делом решено было идти ко гробу Господню. Опять предполагалось, что утром пойдешь со своими спутниками, один, как бывало ходил в тысячи церквей и ходил помолиться от сердца, на просторе, без толпы, без шума. Но опять оказалось не то, что предполагалось.

Когда на утро мы действительно вышли, чтобы идти, то показалась целая торжественная процессия. Впереди - с головы до ног расшитый золотом, с чувством собственного достоинства - выступал консульский кавас, постукивая своею булавой. Оказался и консульский драгоман и милейший М.Ф. Грановский, имя которого для меня нераздельно с воспоминанием об Иерусалиме. Этот почет, это шествие на меня - врага всех церемоний, подействовало вроде того, как на известного римского консула, тот играющий флейщик, которому в воздаяние особых заслуг консула, было приказано сенатом всегда предшествовать ему. Но мы на востоке, volen nolens, нужно подчиняться всем обычаям страны. Saluez, говорит мне драгоман, шедший подле меня, прерывая свой разговор. Должно быть особый обычай, подумал я, продолжая с ним разговаривать. Saluez, повторяет он вторично. Я стал смотреть, кому же, наконец, я должен кланяться и тут только догадался в чем дело. Перед кавасом грозно выстроился турецкий караул у Яффских ворот и отдавал нам честь. Этого еще не доставало. Невольно промелькнули в моей голове столетия, невольно вспомнились те тысячи усталых поклонников, которые после невообразимых лишений достигали Святого града и находили только, и то в лучшем случае, дерзкую грубость и насмешки. Как бы скрываясь, должны были они пробираться в Иерусалим, как гурт скотов, поголовно считали их у ворот, облагали поборами, а мы не только невозбранно шли, но мало того, караул выходил нам отдавать честь.

Вот и Яффские ворота, направо от них сложенная из массивных камней, так называемая Давидова башня, небольшая площадь, ряд узких полутемных улиц, к которым уж нам не стать привыкать, поворот налево, несколько ступеней направо и вниз, и вот мы на площади храма Воскресения и перед нами, освещенный южными лучами солнца, вход в него. Мне нечего было называть его, я узнал его по рисункам. Так вот та цель, к которой со времени св. Константина, стремились сердца миллионов людей, это олицетворение того, чему мы веруем. Сюда направлялись в течении стольких веков помышления, желания всего того, что было лучшего в христианском мире. Торжественно с клиром греческим, с оружием в руках и с крестом на плече, смиренно, точно крадучись, после всех претерпленных лишений, здесь падали ниц тысячи, здесь передавали свои самые сокровенные мольбы, здесь, наконец, от глубины сердца благодарили они Бога, сподобившего их добраться и видеть Иерусалим. Этими молитвами, этими слезами пропитаны все стены храма, и как жутко становилось среди этих воспоминаний, когда мы торжественно, простыми туристами стояли перед ним. Между тем, сбегали за ключом, загремел засов, распахнулись двери - мы в храме.

Если бы кто-нибудь воображал себе храм Воскресения каким-нибудь стройным, отдельным, цельным зданием - тот бы сильно ошибся. Снаружи только южный вход, которым входят поклонники, не застроен и выходит на площадку. Остальное здание все кругом, сверху, снизу и с боков застроено разными зданиями, клетушками и пристройками. То же самое, если не в большей степени, встречается внутри храма. Пять вероисповедований уживаются в нем в постоянной борьбе, в постоянном стремлении оттянуть один у другого лишний вершок, отделяя свои владения стенами и перегородками. Все это составляет такой лабиринт, в котором вновь прибывший совершенно теряется. Со времени его строителя св. Константина, храм три раза разрушали почти до основания. Наконец, последний пожар 1808 г. послужил к переделке его в том виде, как он существует теперь. Южные двери носят явный отпечаток времени крестоносцев. Для того же, чтоб разобраться, что из остального принадлежит базилике Константина, храмам Модеста и Константина Мономаха, постройкам крестоносцев и наконец, последним греческим переделкам, для этого нужно употребить много времени, много труда, много воображения. Все что можно с полной уверенностью сказать - это то, что нынешний храм стоит на месте базилики св. Константина.

Прямо против входа, в полумрачном отделении храма, окруженный высокими подсвечниками, отмечен мраморной плитой, продолговатый четвероугольник – место миропомазания тела Спасителя по снятии его с креста. Над ним постоянно теплятся несколько лампад. Левее виднеется из за стен и колонн более светлый отдел. Входя в него, вы в круглой ротонде часовни гроба Господня. Свет в нее падает сверху, из круглого окна нового купола недавно возведенного русским и французским правительствами. В середине ротонды и, подымаясь выше нижних арок, стоит часовня гроба Господня, снаружи облицованная желтоватым мрамором и какой-то неопределенной архитектуры. По бокам, перед входом обращенным на восток, две мраморные скамейки. Посредине через довольно низкий вход, входим в придел Ангела, занятого посредине и обложеного мрамором четвероугольным обломком того камня, которым завалена была гробница Спасителя. Против входных дверей еще более низкие двери ведут в самую пещеру гроба. Направо от входа мраморные доски, образуя как бы скамейку, покрывают место трехдневного ложа Спасителя. Над досками, в неглубокой полукруглой нише три образа Воскресения. Кругом доски, на небольшом мраморном же выступе, ряд подсвечников с зажженными свечами чередуются с небольшими вазами с цветами. Сверху спускаются до роста человека более 30 больших лампад. Между гробом и противоположной стеной едва может поместиться от 3-х до 4-х человек, и это еще место сужено греческим монахом, постоянно стоящим в пещере и обмывающим гробовую доску розовой водой. На западной стороне и прилегая к наружной стене часовни гроба, стоит придел коптов, который вплотную окружен железной решеткой. Далее в том же направлении и уже в самой окружности ротонды придел сириан, откуда спускаешься в высеченные в скале гробницы Никодима и Иосифа Аримафеского.

На противоположной стороне ротонды, против входа в часовню большая арка, называемая Царской, ведет в греческий храм Воскресения, значительных размеров, довольно хорошо освещенный из особого над ним возвышающегося купола. Он весь блестит позолотою. Иконы русского, едва ли не современного письма; направо и налево Патриаршие места, а посредине небольшая мраморная ваза на полу представляет то сосредоточие земли, где по словам псалмопевца, должно было содеяться спасение людей. Позади греческого храма Воскресения, между его стенами и наружной стеной всего здания, тянется полутемный коридор с еще более темными приделами: темницы Спасителя, св. Лонгина воина, метания жребия и бичевания. Между этими последними двумя приделами, лестница ведет вниз сперва в армянский придел, а затем в придел с католическим алтарем – даром несчастного императора мексиканского Максимилиана, а еще глубже в каменную пещеру обретения Креста.

Возвращаясь коридором к камню миропомазания, узкая лестница ведет наверх. На Голгофу. В первом приделе греческом, довольно обширном, хотя низком, на восточной его стороне, занимая почти всю ширину стены, в полукруглой нише, стоит Распятие. По бокам в естественную величину Божия Матерь и св. Иоанн Богослов; у распятия под доской, утвержденной на четырех невысоких столбиках в полу, обложенное серебром круглое отверстие – место водружения Креста Спасителя. Направо от него сквозь железную решетку видна расщелина в скале; далее, более к югу, отделеный от греческого придела только толстыми колоннами католический Придел пригвождения ко кресту с окном, выходящим в придел Mater dolorosa. Внизу под греческим приделом Голгофы, совершенно темный придел Иоанна Предтечи, с преданиями о главе Адама и гробница Мелхиседека, а под католическим, приемная греческого Святогробского игумена.

Я нарочно, не прерывая своего описания, без всяких комментариев, рассказал тот путь, по которому нас вели при первом посещении храма Воскресения. Церемониальная ли обстановка была тому виной, многочисленность ли наша, так как к нам присоединился еще при входе в храм почтенный Святогробский игумен, 32 года безвыходно живущий в храме, объяснения даваемый точно в каком-нибудь музее, необходимость от молитвы переходить к разговору, чтобы не показаться невежливым, наконец, известного рода разочарование против того, что создал в своем воображении, все это не могло не отозваться крайне неблагоприятно на душевном настроении. Должен откровенно сознаться, что из этого первого посещения я вынес чувство осмотра всякой другой исторической церкви. Чувство, испытываемое при посещении нашего ли Успенского собора или Парижской Богоматери. Поэтому если бы мне пришлось советовать кому-нибудь из поклонников, я бы сказал ему: кончайте чем я начал, т.е. дневным, беглым осмотром храма, где сама многочисленность воспоминаний должна поневоле рассеивать и начните тем, чем я кончил – присутствием на ночной Божественной службе на Голгофе и у часовни Гроба.

Приложившись в алтаре греческой церкви, к частице Животворящего Креста и святым мощам, мы отправились в приемную игумена и тут, в то время, как записывали в помянник имена дорогих нам покойников, было решено, что мы ночью будем исповедоваться на Голгофе и причащаться у гроба Господня. А пока нужно было еще много осмотреть и прежде всего, так называемую, Омарову мечеть.

Опять зашагали мы по улицам Иерусалима. Причем к нам, по нашему приглашению, присоединился еще наш спутник иезуит, которого мы встретили в храме Воскресения. Повернув налево с площадки, через несколько шагов, прекрасно сохранившимися еще воротами, вошли на покрытый мусором двор, среди развалин бывшего дворца Иоаннитов. Эти постройки времен крестоносцев, с которыми встречаешься на каждом шагу в Палестине, поражают удивлением. Невольно задаешь вопрос, как могли они в течении менее столетия своего владычества, среди постоянных войн и междоусобиц, столько выстроить и выстроить так, что до сих пор развалины этих построек поражают своей красотой. Спеша однако же далее, мы успели бросить на них только беглый взор и опять пошли по полутемным переулкам Святого града. Но вот опять ворота, к нам присоединились два полицейских, на сапоги надели нам туфли, еще шаг, и перед нами – ярко освещенная площадь Харама.

Давно ли кажется, едва 20 ли 30 лет тому назад, вход на эту площадь был так строго воспрещен христианину, что узнанный в ограде, он рисковал не выйти из нее живым. Но вы вправе спросить, что же такое Харам? Харам еш-Шериф в настоящее время есть, после Мекки и Медины, первое святилище мусульман. Перед этим – это был храм Господа, Святая Святых наших поклонников, еще ранее храм Юпитера со статуей императора Андриана, еще ранее храм Иеговы, созданный Соломоном, и украшенный Иродом, еще ранее ток Аравны, где Давид принес свое жертвоприношение. На этом исчислении столетий остановимся, что было ранее, было ли это место, то, на котором Авраам, по повелению Божию, хотел принести в жертву Исаака, мы отнесем к преданиям. Довольно и того, что со времен Давида, не прерываясь идет ряд исторических воспоминаний об этом именно месте. Однако словом это - гора Мориа, одного имени которой достаточно, чтобы воскресить в памяти целый ряд картин трехтысячелетней истории человечества.

Вся открытая площадь Харама занимает в настоящее время пространство, составляющее почти четверть нынешнего Иерусалима. Налево от ворот, в которые мы вошли, образуя северную ограду площади, тянется ряд высоких построек, занятых ныне губернатором Иерусалима, присутственными местами и казармам. В прежнее время ближайшая к нам часть составляла башню Антония, выстроенную Хасмонейскими царями. Направо, составляя западную ограду площади, занимают помещения мусульманского духовенства, мечети, училища. Восточную ограду площади, составляла стена, отделяющая ее от Иосафатовой долины. На юге, занимая почти весь фасад стены, мечеть ел-Акса с ее боковыми пристройками – прежняя базилика Юстиниана, посвященная Введению во храм Пресвятой Богородицы. Наконец, посредине площади возвышается Куббэ ес-Сахра – Купол скалы. К нему мы прежде всего направились.

На обширном мраморном помосте, возвышающемся несколькими ступенями над остальной площадью, стоит восьмиугольное здание, облицованное изразцами с синими арабесками и цветами, и увенчанное громадными и неизъяснимо прекрасным, по своей пропорциональности, куполом. Внутри купол поддерживается рядом колонн из драгоценных серпентина и яшмы. Свет падает преимущественно через разноцветные окна купола, представляющие почти идеально прекрасный мозаичный подбор стекол. Кругом колонн идет медная высокая решетка и за ней, занимая почти все пространство под куполом, покрытая в виде палатки красной шелковой материей, возвышается аршина на два голая скала, составляющая святилище всего здания. И действительно, если исторические воспоминания могут освятить место, то конечно это место священно. Образуя вершину горы, на ней, как говорят, стояла скиния завета, она входит в святую Святых Иерусалимского храма. Под ней небольшая пещера, в которой едва можно стоять выпрямившись. Ударяя в помост пещеры слышишь гул от пустоты подземных ходов и каналов, скрещивающих во всех направлениях гору, что мусульманам дает повод предполагать, что это колодец спускающийся до самого ада. Не стану говорить о показываемом в пещере отпечатке головы Магомета, о каменном рте, приветствовавшем его, об отпечатке руки архангела Гавриила, удержавшем камень, который хотел улететь вслед за поднимавшимся на небо Магомедом; к чему все эти легенды, часто бессмысленные, там где одни исторические воспоминания наполняют душу. При истории, преданиям нет места. Кроме этого во внутренности Куббэ показывают у одной из южных колонн каменное седло и знамя Магомета, а также меч, если я не ошибаюсь, Али. Выйдя южными дверями на площадку, мы направились к мечети ел-Акса. Это одна из лучших, сохранившихся до настоящего времени базилик. Постройку ее приписывают Юстиниану, посвятившему ее Введению Пресвятой Богородицы во храм. Разделение церкви двумя рядами колонн, образующее три смежные отделения, крестообразная постройка с длинным нижним концом креста и тремя малыми - двумя боковыми и верхним, сохранились как будто вчера оконченные. Отсутствие икон, престола, напоминает вам, что вы в опустелом христианском храме, великолепная резная высокая кафедра, ниша сделанная в стене и показывающая направление Мекки, указывают вам, что вы в магометанской мечети. Несколько шагов направо и от входа в нее, обязательный проводник наш, весьма почтенный на вид мулла, повел нас в подземелье, составляющее, весьма вероятно, большой вход на площадку Иудейского еще храма. Нужно сказать, что для того чтобы уравнять площадь горы Мориа, пришлось поднять весь южный ее склон, что сделано целыми рядами подземных колонн, простирающимися почти от восточной до западной стены храма. Среди них, широкая лестница, разделенная посредине рядом колонн, весьма напоминающих египетские, составляла вероятно главный вход на площадь храма с юга. В настоящее время выходные двери заделаны. Возвратясь на свет Божий, на площадь храма, мы прошли ее всю до С.В. ворот, любуясь на купол скалы, на Золотые ворота и на остатки древностей, встречающихся на каждом шагу. Никем не беспокоемые, оставили мы храм, поблагодарив муллу неизбежным бакшишем, им же отплатили мы двум сопровождавшим нас турецким полицейским стражам, и нужно отдать полную справедливость, что если когда-либо их труд был бесполезен, то именно тут.

Мы вышли на крестный путь, узкая улица ничем не отличающаяся от других улиц Иерусалима, тянулась перед нами с востока на запад. Поднятая на несколько саженей над первоначальной мостовой, развалинами и прахом столетий, она среди многократного всеобщего разрушения города едва ли сохранила что либо, кроме приблизительного своего направления. Но как живое воспоминание весь путь страданий Богочеловека, когда раздаются слова: Вот остаток судилища Пилата; вот арка «Се человек»; вот место встречи Симона Киринеянина; здесь Спаситель обратился к женам Иерусалимским. Но благочестивые увлечения первых поклонников не удовольствовались воссоздать в одном месте всё шествие Спасителя на крестную смерть, они стремились воссоздать на этом пути, так сказать, все евангелие. Мало того, все благочестивые, созданные восторженным воображением средневековых поклонников, добравшихся после стольких трудов до Иерусалима, принимая для них образы и требовали своего олицетворения. Таким образом явился на крестной стезе и дом Вероники, сжалившейся над Божественным страдальцем, и дом богача притчи, у ворот которого сидел бедный Лазарь, и дом Симона фарисея, и дом св. Иоакима и Анны – место рождения Пресвятой Богородицы. С него мы начали наш осмотр. Когда-то церковь, потом мечеть, затем развалины, она после Крымской войны была подарена султаном французскому правительству, которое отделало ее и устроило в ней, по совету известного латинского патриарха Валерги, первую в Иерусалиме католическую церковь для белого духовенства. Когда мы в ней были, она только что, за несколько до того времени, была окончена и освящена. Верхняя церковь не представляет ничего особенного, сбоку главного алтаря, несколько ступенек ведут вниз в пещеру, находящуюся как в Вифлееме, Назарете и во многих других Святых местах под алтарем. Пещера эта считается местом рождения Пресвятой Богородицы. Помолившись в ней, мы пошли дальше по крестному пути. Действительно старинные камни. Указывают на остатки башни Антония, где, по преданию, жил Пилат, далее остатки римских триумфальных ворот образуют арку столь известную по рисункам и называемую по словам Пилата «Се человек», сказанным им, когда он вывел Спасителя перед собравшимся народом. В настоящее время вид ее несколько изменился; находившийся на правой стороне развалины, заняты домом Сионских сестер, деятельнейшим орудием католической пропаганды в Палестине. При расчистке места для постройки дома, открылась вся северная часть ворот, вошедшая ныне во внутренность дома; на одном из уступов их, служащим алтарем, поставлена в натуральную величину, превосходная мраморная статуя Спасителя в терновом венце. Освещенная сверху в полумраке церкви, на этом месте статуя эта производит поразительное впечатление. Отсюда зашли мы еще с визитом в Греческую патриархию, где за отсутствием Патриарха нас принимал его наместник с обычным угощением кофе, ликером и вареньем. Затем еще несколько посещений в лавки - для покупок разных воспоминаний об Иерусалиме, и мы возвратились в русские постройки.

С сухостью почти средневекового летописца описал я то, что мы посетили, осмотрели и перечувствовали в течении каких-нибудь четырех или пяти утренних часов одного дня, а между тем, посещенное нами, воссоздало образы почти сорока столетий, начиная от Авраама и до последней деятельности католической пропаганды; одним словом, всей жизни человечества. Вот что составляет неизъяснимо великую, притягательную силу этого вечного города.

Страницы < Начало > < 1 > < 2 > < 3 > < 4 > < 5 > < 6 >

* Из личного архива Тамары Авдониной

Иллюстрации приведены по оригиналу книги "Неделя в Палестине Из путевых воспоминаний В. Н. Хитрово". Издание 2-е. 1879 г.

Публикуется Иерусалимским отделением ИППО с любезного разрешения Тамары Авдониной

Полная или частичная перепечатка и цитирование только по письменному разрешению Иерусалимского отделения ИППО и по согласованию с редакцией сайта "Россия в красках" в Иерусалиме

версия для печати