Информационные партнеры

Свидетельства о Лавре преп. Саввы Освященного паломников XIX века

В начале XIX века в Лавре Саввы Освященного побывал выдающийся русский писатель и государственный деятель Дмитрий Васильевич Дашков, когда, по поручению министра Иностранных дел Российской Империи, занимался обозрением и приведением в надлежащее положение российских консульств в Леванте[1]. Дашков сделал блестящую карьеру чиновника и дослужился до генерал-прокурора Правительствующего сената. Участвовал в создании первого «Свода законов российской Империи», а также организовал опись дел Московского архива. В 1826 и 1835 годах работал в комиссиях по крестьянскому вопросу.

Д.В. Дашков

По инициативе Дашкова улучшен состав сенатской канцелярии, делопроизводство в сенате подчинено определенным правилам, установившим очередь в докладе дел, выработаны были правила составления определений в сенате. Свое описание Лавры преп. Саввы он оставляет в литературном труде под названием «Путешествия по Греции и Палестине в 1820 году», отдельная часть которого коснулась Иерусалима и его окрестностей под названием «Русские паломники в Иерусалиме». В нем Дашков описывает те притеснения, которые испытывали монахи Лавры от местных племен бедуинов:

«Мы ночевали опять въ Іерихонѣ и на другой день возвратились въ Іерусалимъ новою дорогою, чрезъ монастырь св. Саввы. Отъ самаго потока Кедрскаго до Мертваго моря идетъ глубокій оврагъ, называемый юдолію плача[2]: по его пересохшему дну мы приближились къ обители, построенной уступами на ужасной крутизнѣ, и поднялись вверхъ, содрогаясь невольно при каждомъ поворотѣ. Все зданіе обнесено высокими стѣнами, и больше имѣетъ видъ укрѣпленнаго замка, нежели убѣжища для мирныхъ иноковъ. Слѣдуя за Игуменомъ по высѣченнымъ въ камнѣ ступенямъ, мы поклонились костямъ святыхъ отцевъ, избіенныхъ невѣрными, и гробу св. Саввы; видѣли пещеру сего благочестиваго труженика и финиковое дерево, имъ самимъ насажденное. На самой вышинѣ двѣ четвероугольныя башни служатъ монахамъ подзорными каланчами. Окружныя горы изрыты множествомъ вертеповъ, гдѣ нѣкогда обитало до 10 тысячь отшельниковъ.

Намъ еще показывали окно, изъ коего раздаютъ ежедневно хлѣбъ кочующимъ неподалеку Аравлянамъ. Ихъ племя было издревле (какъ увѣряютъ) приписано Греческими Императорами къ монастырю для услуженія, и за то получало отъ него пищу: нынѣ же требуетъ оной съ угрозами, какъ принадлежащей себѣ дани; матери приносятъ новорожденныхъ младенцовъ къ окну и берутъ за нихъ лишніе участки. Въ случаѣ ссоры съ иноками, сіи полудикіе Мусульмане держатъ ихъ въ осадѣ и пресѣкаютъ сообщеніе съ Іерусалимомъ»[3].

Через 10 лет после Д.В. Дашкова, описание Лавры преп. Саввы Освященного продолжает другой русский писатель и путешественник, камергер российского Императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт, почётный член Императорской академии наук - Андрей Николаевич Муравьев в своем труде «Путешествие ко святым местам в 1830 году». Муравьев также как и Дашков, обращает особое внимание на жестокие притеснения, испытываемые монахами Лавры и подчеркивает роль сербских монахов, возобновивших монашескую жизнь обители в XVI веке:

«Но не всегда обитель сия была приютом мира, не всегда оглашалась одними гимнами и мольбами: и в ее ущелья проникала жестокая брань, и иссохший Кедрон на время тек кровью избиенных. Царь персов Хозрой[4], овладев Иерусалимом, простер свое оружие и до лавры; не защитили ее высокие стены и башни, воздвигнутые Иустинианом, и сорок два черепа, поныне хранящиеся в приделе Св. Николая, свидетельствуют о бедствиях монастыря. Император Ираклий[5] восстановил обитель, которую потом совершенно разорили пустынные арабы, в 1104 году, во время халифата. Во время крестовых походов она оставалась в руках греков, но была ими оставлена в 1504 году по нестерпимым притеснениям арабов. Через несколько лет многие благочестивые сербы пожелали восстановить лавру и для защиты выстроили вне стен ее третью башню, с приделом Св. Симеона, носящую их имя: с ее вершины могли они отражать толпы бедуинов, бросавших камни с соседней горы, но и их предприятие не увенчалось успехом. Спустя 70 лет изгнали их неверные и сокрушили стены. С тех пор лавра оставалась в совершенном опустении более ста лет, до времен патриарха Досифея.

Лавра преп. Саввы Освященного. Уильям Тернер. Окрестности Эйн Геди и Лавры св. Саввы

Плененный ее диким местоположением и столькими годами славы, он всеми средствами старался восстановить обитель сию и силой денег убедил четыре колена арабов Мар-Сабы охранять лавру. Мудрый Досифей поднял вновь падшие стены, утвердил снаружи соборную церковь Благовещения и поновил малые пределы: Сорока Мучеников, Св. Николая, победоносца Георгия, Иоанна Златоуста и Предтечи, что ныне Дамаскина. Он также собрал две библиотеки, имеющие древние рукописи и харатейные списки, которые хранятся частью в соборе, частью в Иустиниановой башне, на коей висит колокол. Поблизости сей башни малая келья приникла к вершине стен: она всегда наполнена хлебами, которые бросают приходящим бедуинам. Есть глубокие колодцы внутри самого монастыря, и на одной из террас разведен, на насыпанной земле, скудный цветник. Еще показывают высокую и единственную пальму, посаженную по преданиям, руками святого Саввы, близ которой жены арабские приходят молиться о плодоносии своего брака, и ту пещеру, где он поселился, изгнав львицу. Там находился прежде предел верховных апостолов, ныне упраздненный.

Недалеко от пещеры, посреди каменной площадки, стоит малая часовня с куполом: в ней некогда хранились мощи святого, перенесенные в Венецию во время крестоносцев. Ныне там показывают один опустевший гроб его, осененный ликами пустынножителей, которым так пламенно он подражал, и великого Предтечи, житие коего служило для них первоначальным образцом. Братия, искавшая духовного спасения в дикой обители Освященного Саввы, избрала лучшим приютом своему праху соседство великой его могилы. И поныне погребают иноков под каменной площадкою часовни; но роковой камень, ведущий в мирное подземелье, открывается только в случае новой смерти.

Множество неправильных расположений келлий, частью выстроенных, частью иссеченных в утесе, доказывают прежнее население лавры. Ныне в ней только семнадцать монахов, из коих половина русских. Все они преклонных лет и редко ходят в Иерусалим, облекшись в схиму по данному обету за исцеление от тяжких болезней, часто же от чумы; так видел я там одного соотечественника, схимника Савву, дважды спасавшегося от заразы. Из всех обителей Палестины лавра Св. Саввы истинно самая святая; полуденное солнце, раскаляя скалы, жжет монастырь; нет ни прохладных ветров, ни освежающей росы в душную ночь на дне сих ущелий; летом Юдоль Плача сущий ад. Скудная, убогая пища доставляется братии из Вифлеема и Иерусалима, будучи иногда умножаема праздничными подаянием поклонников; но и сии слабые припасы часто останавливаются арабами Мар-Сабы при малейшем неудовольствии на братию или за неуплату от патриархии Иерусалимской положенной им дани. Таким образом нередко прекращается в лавре самая литургия, по неимению вина, а несчастные иноки, несмотря на беспрестанно терпимый ими недостаток, обязаны бросать каждому из приходящих бедуинов по восьми малых хлебов, хотя бы собралась их целая толпа. Иначе сие жадное племя заставить голодом сдаться монастырь или забросает его камнями с гор, если не взберется на высокие стены. При каждом подвозе припасов или приходе поклонников несколько арабов, проникнув в монастырь, многие дни кормятся за его счет, берут поголовную дань с поклонников и, кроме того, ежегодно требуют даров и одежды своим шейхам. От их своевольного и наглого корыстолюбия обитель сия ныне в самом бедственном положении.

Осматривая монастырь, с удивлением нашли портрет Мазепы[6], писанный масляными красками, с гербом его и латинской подписью. Меня поразило изображение гетмана в диком ущелье Палестины, но я напрасно пытался узнать, по какому случаю оно там находится. Мне говорили, что Мазепа, обремененный проклятьем церкви, ходил в Царьград и Иерусалим просить разрешения от четырех патриархов, а в лавру св. Саввы прислал портрет свой с богатыми дарами, прося отшельников молить за спасение его души его. Но Мазепа не ходил так далеко; быть может, во время славы своей, ревностный к благолепию храмов, отправил он богатые вклады в лавру вместе с портретом из личных видов самолюбия. С неизъяснимым восторгом увидел я на стенах той же лавры печатные картины битв незабвенного 1812 года, утешающие русские сердца иноков даже в тишине столь дикого уединения, и с умилением прочел вдохновенную  молитву св. Дмитрия Ростовского, повешенную на стене близ пальмы св. Саввы.

Между бесчисленными кельями Юдоли Плача, утратившими названия своих отшельников, известны только та, в которой долго обитал св. Савва с матерью, и три другие на противоположных друг другу утесах: Ксенофонта и детей его Аркадия и Иоанна. Оба сына, отплывшие вместе из Царьграда, были разнесены кораблекрушением по разным берегам Сирии; долго искал их безутешный отец, доколе случай нечаянно не возвратил их друг другу, уже облаченный в иноческий образ, и лавра через многие годы соединила в тихом своем пристанище разлученных житейской бурей. Но, посвятив себя Богу, они уже не сближались более в Юдоли Плача, и только на молитве, каждый стоя пред своей неприступной кельей, наслаждались издали взаимным лицезрением. Столь жестоко было отречение их от мира! Часть мощей их поныне хранится в лавре.  В тех же ущельях знаменитый молчальник Иоанн посвятил себя глубокому безмолвию во избежание мирской суеты. Когда игумен лавры, пораженный святостью его жизни, хотел, чтобы его рукоположили священником, молчальник в ужасе бежал в Иерусалим и там с горькими слезами втайне покаялся патриарху, что он уже епископ и скрылся из родины своей Армении единственно для избежания архиерейства, которым обременил его народ. Тронутый смирением Иоанна, патриарх позволил ему по влечению сердца довершить подвиг безмолвия в вертепе».[7]

В это же время, в 1830-1831 годах, Святую Землю посещает современник Дашкова, некий монах Стефан-Серапион, который описывает свое паломничество под названием «Путешествие во святый Град Иерусалим монаха Серапиона». Стефан, прибыв через Одессу и Константинополь в Иерусалим, принимает постриг в греческом православном монастыре с наречением имени Серапион. Интересным фактом в биографии Стефана явилось представление автора путешествия Императору Николай I в Петербурге 22 апреля 1830 года. Через него также была отправлена некая записка графу М.С. Воронцову в Одессу. Рукопись монаха Серапиона хранится в Рукописном отделе Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге[8]. Монах Серапион оставляет подробное и интересное описание своего посещения Лавры преп. Саввы:

«Спустя несколько дней отправились все поклонники с провожатыми из Турок в монастырь Саввы Освященного, который отстоит от Святого Града на 4 часа ходу. Выйдя чрез Давидовы врата, спустились в дебрь Сионскую, из которой поднялись на гору в село Скудельниче, купленное на 30 сребреников, возвращенных Иудою, для погребения странников, но ныне Греки здесь не погребают умерших, а на Сионской горе. Далее шли мимом цистерны Иоава – любимца Давидова. Дорогая сия идет оврагом, шли юдолью, именуемой плачевною, которая чрезвычайно камениста. Приблизясь к Монастырю, ударили в колокольчик, после чего отперты ворота и мы введены прямо к вечерне; по отслушании коей угощены ужином в братской трапезе и размещены по кельям для ночлега. После полуночи сряду началось служение утрени, а по ней и литургии, по окончании коих вынесли из алтаря ковчег с глазами преподобного Ксенофотна и чад его, кои облобызав, все бывшие в церкви приглашены в трапезу.

По окончании же стола чрез железную дверь потаенным выходом мы выведены за монастырскую стену и, спустясь вниз по лестнице 280 ступенек, сошли в овраг, в коем много древних, уже пустых безмолвнических келий, а из-под стены течет источник отменной воды, изведенной молитвами преподобного Саввы Освященного, которую мы все пили. Посреде Монастыря стоит в целости финиковое дерево, посаженное в VI-ом столетии самим преподобным Саввою. От онаго дают всем поклонникам по частице на благословение, в бытность нашу в сем Монастыре братии было 17 человек, кои содержатся на содержании Иерусалимского Патриаршего Монастыря. При жизни Преподобного Саввы было 14 тысяч человек. Весь монастырь отменной Архитектуры и отличного строения и окружен местами самородною, а местами искусно обработанною стеною. Со стороны Иерусалима на горе, составлющей стену, иссечена пещера, в коей по очереди бывают Монахи для наблюдения: не подходит ли к кто к Монастырю, и если ударют в колокольчик, то дежурный уверясь, что не нападение от Арабов безбожных, отпирает ворота. В другом месте есть в стене небольшое окно, чрез которое Арабам, живущим около Монастыря, подают хлеб, который для сего случая приготавливается маленькими хлебцами, вдвое меньше Русского фунтового хлеба.

Монастырь св. Саввы. Фото Френсиса Фрита. 1859 г.

Во время владычества Греческих Императоров Арабы были даны в услужение монастырю и были Христиане; теперь все они Мусульманского Вероисповедования и размножились до такого количества, что делают Монастырю одно обременение. Здесь Соборная Церковь чрезвычайно обширна и отличной Архитектуры, а другая устроена наподобие пещеры, в которой преподобный Савва провел всю благочестивую жизнь. Приделов же в сих двух храмах довольно, и в углу одного из них есть пещера, где погребают братию, а подле сей другая, в которой находится гробница Преподобного, иссеченная из камня, ныне пустая: поелику мощи Его увезены Венецианами; а в другом за решеткою множество глав преподобных Отец: Иоанна, Сергия, Патрикия и прочих. В обители Святого Саввы убиенных. И сих три главы находятся вне решетки, к коим мы с благоговением приложились.

Осмотрев же все, записывали в Синодик кого кто хотел за здравие и за упокой и, сделав на поминовение и на содержание Монастыря посильныя пожертвования, возвратились в Иерусалим»[9].

Известный духовный писатель XIX века, схиигумен Парфений (Агеев), с 1856 по 1860 годы являвшийся настоятелем Николаевской Берлюковой пустыни в Богородском уезде Московской губернии, иосновавшим миссионерский Гуслицкий Спасо-Преображенский монастырь, расположенный в городе Куровское Орехово-Зуевского района (в районе массового расселения старообрядцев), совершил в 1855 году паломничество по святыням Востока, которое получило в истории общее название – «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле».

Схиигумен Парфений (Агеев).

Фото предположительно 1850-е годы

Игумен Парфений бы известен своей миссионерской деятельностью среди старообрядцев. В своем описании Святой Земли, отец Парфений оставляет яркое, и исторически ценное описание своего посещения Лавры преп. Саввы Освященного:

«52. Потом пошли мы в Лавру Саввы Освященнаго. Вышли из Иерусалима в Давидовы врата, и пошли налево, вниз по долине, называемой Геена, прошли мимом прудов Давидовых и села Скудельнича; остались они у нас в правой руке, а гора Сион и колодезь Иоавле - в левой. Потом пошли по Юдоли плачевной, и шли шесть часов, по-русски - тридцать верст, шли ничего не видали, ни селения, ни града, - была самая дикая пустыня, - ни травы, ни лесу, но голые горы и острое камение. Только видели в правой руке развалины монастыря Преподобного Феодосия, общих житий начальника. Уже близки были окрестности Содома и Гоморры, и нам наскучило даже смотреть на плачевые места, да уж и приустали; ибо был великий зной, а воды нет. Вдруг из-за горы показалась нам св. Лавра.

Монастырь св. Саввы. Рисунок Геркулеса Барбанзона 1860 г.

53. Увидавши кресты на соборной церкви, мы возрадовались. Отцы, увидавши нас из Лавры, начали звонить в колокола; звон очень порядочный. Когда мы подошли к вратам, - не скоро нас пустили. Ибо пускают с осторожностью, потому что боятся арабов. Прежде осмотрели кругом башни: нет ли где близко арабов. Потом отворили нам маленькую железную дверь, в которую едва с нуждой пролезли. Когда взошли, - думали что уже в монастыре; но посмотрели, а еще нет. Когда мы все взобрались, тогда первую дверь заперли, и стали другую отпирать, подобную первой. Когда вошли внутрь Лавры, - встретил нас игумен с братией, и много нас приветствовал. Потом ввели нас в великую соборную церковь, в воспоминание благовещения Пресвятыя Богородицы. Храм богатый, убранный на-подобие афонских. Иконостас новый, резбенной работы, и вызлащенный; иконы российския, высокой греческой работы, писаны в Москве. Местныя - все в серебрянных вызлащенных ризах, паникадила и подсвечники - все из России. Потом вынесли св. мощи св. Ксенофонта, чад его Аркадия и Иоанна, и Преподобного Иоанна Дамаскина, не целокупные, но только части и главы их. И мы лобызали их. Потом пошли на гостницу, и сделали нам угощение по их обычаю. Потом повели нас и по прочим местам. Прежде пошли в часовню и поклонились гробу Преподобного отца Саввы Освященного, основателя св. Лавры, но мощей его нет: во время Крестовых походов увезены в Венецию. Потом пошли в его нерукотворную церковь, сделанную в пещере. Там же лежит множество костей и глав Преподобных отец, избиеннных от арабов. И мы, поклонившись, вышли, потом пошли в келлию Иоанна Дамаскина, где он писал свои сочинения. Там сделана малая церковь. Потом ходили и по прочим церквам и келлиям, коих множество; как в улье - пчельных гнезд, так и там - монашеских келий: иныя в горе выссечены, иныя в пещерах сделаны; имеет каждая келлия свет отвне. Воду пьют дождевую, собирают в колодези, и нужды не имеют.  И еще есть вода под самою Лаврою, в юдоли, в пещере, самотекущая, испрошенная от Бога св. Саввою. Но ныне там не берут воды, страха ради арабов.  Мы ходили туда с великой опасностью. Для нас спускали лестницу, и мы, напившись за благословение, скоро убрались назад, дабы не увидали арабы. Скоро заблаговестили к вечерне, и мы пошли в церковь. Вечерню правили по уставу св. Горы Афонской, чинно, кротко, не борзясь. Стихиры пели все с канонархом. На стиховне такодже все подходили прикладываясь к иконам. После вечерни позвали нас в трапезу, и представили пищу порядочную, по обычаю монастырскому. Потом читали повечерие. С полунощи пошли в церковь, и отстояли утреню, без расхода - и Литургию, и паки лобызали св. мощи. После угощения на гостинице, прохаживались по монастырю и рассматривали. Монастырь прекрасный; стоит над Юдолию Плачевною; братии не много, около человек пятидесяти; живут общежительно, всегда взаперти; женам входа нет; трапеза всегда бывает единожды в день, и та - более постная. Послушания почти нет, токо разве что ради трапезы.  Рукоделием в келлиях занимаются, каждый по своей воле: кто из камня делает чащицы, солонички, кто четки. Пропитание имеют от поклонников, а чего не достает, то дополняет иерусалимская патриархия. Причащают Святых Таин каждую седмицы, по-святогорски. От Мертвого моря Лавра отстоит на три часа ходу, от Иерусалима на шесть часов, на юговосток»[10].

Целых 16 месяцев с 1858 по 1859 годы проводит в путешествии по Иерусалиму и святыням Палестины знаменитый русский путешественник и будущий начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, а также настоятель Новоиерусалимского монастыря в подмосковье архимандрит Леонид (Кавелин).

Архимандрит Леонид (Кавелин). (1863-1865 гг.)

Удивительные, яркие и красочные описания Святой Земли, он оставляет в своих, как он сам выражался, «Палестинских записках», под общим названием «Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника». Лавре св. Саввы Освященного посвящена полностью отдельная глава, насыщенная духовными впечталениям этого замечательного русского духовного писателя XIX века:

«Из всех монастырей, которыми внезапно процвела яко крин пустыня Святого Града в V и VI веках христианства, до наших дней особым устроением Промысла Божия уцелела лишь одна лавра Саввы Освященного и до сих пор тихо и одиноко красуется она в пустыне на удивление всему свету, как памятник древнего пустынножительства и вместе как развесистая пальма в обширном оазисе, под тенью которой доселе находят надежное убежище опаленные зноем страстей и обремененные житейскими скорбями и напастями.

Лавра Саввы Освященного находится всего в трех часах пути от Иерусалима. Наши богомольцы посещают ее несколько раз во время пребывания в Святом Граде, первоначально, по особому приглашению из лавры, целым караваном. Туда привлекает всех православных поклонников не одна особенность местоположения этой обители, в аскетическом отношении не имеющего себе ничего подобного в целом свете, но и личные достоинства ее нынешнего настоятеля — аввы Иоасафа, достойного по всему преемника преподобного Саввы, Иоанна Дамаскина и других древних отцов ее. Отец Иоасаф — общий духовник всех греческих владык и вообще Греческой Патриархии. Наши соплеменники болгары считают за обязанность побывать у него на духу и глубоко ценят его духовные наставления, проникнутые опытностью в духовной жизни и растворенные любовью и смирением.

Дорога в лавру Пр. Саввы одна из удобнейших в окрестностях Иерусалима; выезжая в Вифлеемские ворота, вы огибаете Сионскую гору, спускаетесь в лощину, лежащую между этою горою и гробовыми пещерами села Скудельнича, любуетесь открывающимся у кладезя Иоавля видом Царской долины, зеленью разведенных на ней огородов и садов, составляющих такую разительную противоположность с сумрачным видом горы Соблазна и прильнувшей к ней деревни Силоамской, и начиная от Силоамского источника едете по правую сторону иссохшего ложа Кедронского потока. Дорога на четверть часа езды идет между масличных и смоковничных садов, но наконец растительность исчезает, горы сдвигаясь принимают более грозный и дикий характер. Выбравшись на возвышенность левого берега Кедронского потока и полюбовавшись на Святой Град, видный сквозь ущелья и похожий отсюда более на крепость, едем далее. Дорога скоро опять спускается в долину Кедрона и уже не расстается с ним до самой Плачевной юдоли. На половине пути под скалою глубокая цистерна, но вода ее годна лишь для лошадей и лошаков и то если есть чем достать ее; наконец ближе к монастырю, если это зимою, увидите табор бедуинов племени Мар-Саба, т.е. монастрыря Св. Саввы; полунагие ребятишки окружат вас с криком: «хаджи-ля! хаджи-ля»! в ожидании, что вы бросите им какую-либо монетку. В этом месте соединяются три долины (уади): одна пошла к Мертвому морю, другая к монастырю, а третья к Иерусалиму; отсюда же можно, поднявшись на гору, пройти прямо к развалинам монастыря Пр. Феодосия киновиарха, которые находятся между Вифлеемом и обителью Пр. Саввы.

Место это называется Монашеским базаром; ибо здесь в цветущие времена лавры собирались раз в неделю отшельники для продажи своих рукоделий или, точнее сказать, для обмена их на необходимые потребности своей умеренной жизни. Отсюда же начинается то грозное и суровое по виду ущелье, которое называется Плачевною юдолью; с обеих сторон потока встают отвесные скалы, темно-желтые ребра которых изрыты пещерами, зияющими своими полуразрушенными входами, точно звериные логовища. Дорога к монастырю, подымаясь в гору, лепится по самому карнизу правого берега потока; она ограждена со стороны пропасти каменною стенкою и разделана так широко в сторону горы, что можно ехать совершенно безопасно; устроена же на сумму, пожертвованную на сей предмет одним из иноков лавры, и надобно признаться, что трудно было бы найти полезнейшее употребление своих средств в этой местности, и теперь каждый посещающий пустынную обитель благословляет благотворителя обители как своего личного благодетеля. Медленно подвигаетесь вы вперед, любуясь видом глубокого ущелья и смотря на пещеры, вспоминаете, что эти ныне опустевшие ульи были некогда населены пустынными пчелами. Но вот и последний поворот дороги, из-за которого показался и монастырь с двумя высокими башнями, построенный на самой покатости ущелья, имеющего здесь глубины около шестидесяти сажен. Сомневаюсь, чтобы на всей земной поверхности существовало какое-нибудь человеческое жилище в месте более диком и ужасном, нежели то, где воздвигнута эта уединенная обитель. Проехав мимо башни, построенной еще при Юстиниане, мы по шоссированной дороге спустились к монастырскому конному двору и сошли у низменной его калитки с лошадей; между тем по данному с башни сигналу начался в монастыре звон, приятно поразивший наш слух в этой отдаленной пустыне, и мы пошли пешком к другой калитке, столь же низкой, все из предосторожности от внезапного нападения кочевых арабов-бедуинов. Едва отворилась эта дверь, нас встретил старец, одетый в рясу толстого синего сукна, с открытым и загорелым лицом; мы думали, что это вратарь, но проводник шепнул мне: это сам настоятель о. архимандрит Иоасаф. Он приветствовал нас русским «Добро пожаловать!», и повел в церковь. После поклонения местным иконам при пении «Достойно есть» и ектении о здравии пришельцев идут в стоящую тут же, против западных врат церкви, на средине дворика часовню, где поклоняются гробнице преподобного Саввы, мощи коего, как сказывают, увезены крестоносцами в Венецию. Отсюда приглашают поклонников в архондарик (гостиную комнату), где следует обычное угощение, состоящее из рюмки раки (виноградной водки), смокв и чашки кофе, а после краткого отдыха приглашают поклонников в братскую трапезу, где предлагают им пустынное угощение: похлебку из чечевицы или боба, лук, маслины, стакан виноградного вина и душистый мед.

Фото Лавры из Фотоальбома английского фотографа и путешественника

Френсиса Фрита "Синай и Палестина". 1859 г.

Пользуясь временем отдыха, прежде обозрения монастыря расскажем вкратце жизнь его святого основателя. Преподобный Савва был родом из Каппадокии; он происходил от знаменитых родителей. На восьмом году своей жизни он ушел в монастырь и там упражнялся во всех спасительных и благопотребных обучениях. Уже в эти лета первой молодости он прославился благочестием и видимым покровительством ему Божественной благодати. На восемнадцатом году своей жизни он прибыл в Иерусалим и, привлекаемый славою преподобного Евфимия, хотел вступить в его лавру, но по молодости его лет преподобный Евфимий отослал его в монастырь своего ученика Феоктиста; это было в половине V века. Двенадцать лет провел он под руководством преподобного Феоктиста и служил примером для других. Позже преподобный Евфимий позволил ему проводить пустынное житие в пещере недалеко от монастыря; в течение пяти дней он не выходил никуда из пещеры, проводил время в посте и молитве и плел в день по пяти пальмовых кошниц, а в субботу рано приходил в монастырь с кошами и там с братиею присутствовал при церковной службе и подкреплялся горячею пищею, а в воскресенье вечером снова возвращался в свою пещеру, и таким образом провел пять лет. Видимое постоянство и успех в пустыннической и монашеской жизни привлекли к нему великую любовь всех славных благочестием пустынников, а в особенности великого аввы Евфимия, который в это время брал его с собою в пустыню для препровождения в ней сорокадневного поста. Таким-то способом и так долго, состоя под руководством известных отцов и наставников, возрастал он в добродетели, возвышая свой дух от земного к небесному; это был, как называл его преподобный Евфимий, «молодой старец», ибо действительно украшала его седина духовной мудрости. По смерти великого Евфимия он пробыл в безмолвии четыре года около Иордана, а потом пришел в эту самую пустыню и недалеко от Плачевной юдоли на каменной горе, где была башня императрицы Евдокии, проводил целую ночь на молитве, и в это время беседующий с Богом пустынник имел видение светлого Ангела, который показал ему юдоль плачевную и пещеру на восточной стороне ее и в ней приказал ему поселиться. С рассветом дня Савва вступил в каменное ущелье и с большим трудом достиг до указанной ему пещеры, потому что доступ к ней по причине крутой скалы был труден. Сначала он кормился здесь одними зелиями, которые росли по скалам в окрестностях пещеры, но потом четыре сарацина (араба), которые открыли его жилище, стали приносить ему хлеб, сыр и смоквы. Так прожил он пять лет совершенно один в святом богомыслии. Между тем слава его жизни и чудес, которыми Бог благоволил прославить верного раба своего, привлекла к нему много благочестивых людей, которые желали единственно того, чтобы посвятить себя Богу под его руководством. Савва всех охотно принимал, назначая прибывающему пещеру, и вскоре собралось около него до семидесяти учеников, между которыми много было мужей, просиявших потом благочестием и основавших разные обители. Братия постоянно умножались и число их возросло до ста пятидесяти человек; тогда на противоположном берегу юдоли построили несколько хижин, разбросанных на скале, и небольшую церковь на сухом потоке, и все это названо лаврою. Молва о стольких пустынниках под начальством святого наставника быстро разошлась в самые дальние страны; отовсюду приходили сюда для молитвы и совета духовного и делали щедрые пожертвования, на которые позднее воздвигнута была церковь и другие здания лавры. Патриарх Иерусалимский Саллюстий (486-494)[11] освятил жилище пустынников и возвел преподобного Савву в сан священства. В то же время по смерти родителей преподобного Саввы ему досталось богатое наследство, которое он употребил на милостыню убогим и украшение лавры. Господь Бог для испытания слуги своего и чтобы распространить в других странах иноческие обители, которые бы светили людям светом веры и добрых дел, попустил преподобному Савве разные искушения, по причине которых он должен был временно оставить свою лавру, ища убежища в других местах. Таким образом основались славные некогда монастыри недалеко от Скифополя и Никополя. Сверх того вблизи своей лавры он основал еще монастырьки: Кастель, Схоларию, Тептастом, новую лавру и многие другие с больницами и странноприимницами для поклонников. Но между всеми этими монастырями преимущественно блистала лавра юдоли Плача, называемая «Великою лаврою», и одна только имела честь носить имя своего святого основателя. В защищении православия против евтихиан он был деятельным участником. Вся империя восточная отдавала ему дань глубочайшего почтения и удивления. Эти высокие стены и башни его лавры, которые доселе удивляют поклонников, построены иждивением императора Юстиниана, охотно повергавшего весь свой блеск у ног святого старца. Когда преподобный Савва по просьбе Иерусалимского Патриарха, посетил Константинополь для ходатайства за утесняемых, император Юстиниан встал с своего престола и вышел навстречу пустыннику. Удовлетворив его просьбу, он сверх того дал ему позволение устроить в Иерусалиме больницу для поклонников Святого Гроба и обнести лавру стеною, которая могла бы служить ей защитою от нападения варваров.

После этого путешествия еще довольно пожил святой старец, но наконец заболел смертельно, и когда Иерусалимский Патриарх Петр I (524-544)[12] навестил больного, он застал старца, гласу которого все покорялось, в темной пещере, на бедном твердом ложе и лишенного всяких удобств; пред ним лежало лишь несколько стручков и немного полуизгнивших смокв. Но как велика была сила духа при таковом убожестве! Преподобный умер 94 лет; это был муж дивной доброты и простоты, исполненный даров Божией благодати и известный даром чудотворений, а его любовь ко всем была чиста и искренна.

Тотчас по входе внутрь лавры вы увидите небольшой выложенный каменными плитами двор, а среди этого двора стоит каменная восьмигранная часовня с куполом, — это гроб преподобного Саввы. Но мощи его, как мы сказали, увезены крестоносцами в Венецию. Это святотатство поражает невольно: тот, который был так привязан отеческою любовью к своей лавре, что почти умирая уже приказал перенести себя из Иерусалима в пустыню из опасения, чтобы не быть погребенным в каком-нибудь другом месте, по смерти был святотатственно выкраден из своего родного гнезда. В часовне нет никаких особых украшений; над гробницею икона, изображающая погребение преподобного, совершаемое Патриархом Петром со всем иерусалимским клиром и сонмом пустынножителей. На стенах изображены замечательнейшие из отцов пустыни Святого Града, современных преподобному Савве: Евфимий великий и преподобный Феоктист, Феодосий киновиарх, духовный друг Саввы, преподобный Герасим Иорданский, и позднейшие отцы лавры: Иоанн Дамаскин, Иоанн Молчальник, преподобный Аркадий и Иоанн и отец их по плоти преподобный Ксенофонт. Окрест часовни обширное подземелье, служащее усыпальницею обитателям лавры древним и новым; сход в него через люк или отверстие, заложенное камнем с железным кольцом и замурованное известью. Отверстие это отмуровывается лишь тогда, когда понадобится спустить туда усопшего. Он кладется на один из каменных одров, находящихся в усыпальнице, и остается на этом месте до тех пор, пока потребуется открыть вход для нового покойника; тогда, если тело прежнего уже истлело, кости омывают по чину и складывают в особый закром, находящийся в углу той же усыпальницы, а череп помещается на полке в ряду других. Прекрасна мысль помещения детей вокруг могилы их общего отца и молитвенника за них у престола Отца небесного!

Со всех сторон этого двора тянутся здания. Прямо напротив часовни высится довольно большой соборный храм с куполом (построенный при императоре Юстиниане и реставрированный при Иоанне Кантакузене). Внутри все просто и скромно, но размерами своими храм громко напоминает венценосного строителя. Иконостас резной с позолотою в приличных местах, походит на иконостас Вифлеемского собора, из которого, как говорит предание, он и был перенесен сюда на время, когда завладели Вифлеемским храмом совершенно латины, после чего и остался здесь навсегда; на карнизе верхнего яруса весьма искусно сделаны драконы, держащие в пастях круглые клеймы с иконами. Местные иконы русского иконного письма, принесены из Москвы постриженником Саввинской лавры русским иноком отцом Продромом (предтеча). Стены все расписаны, но слишком пестро и ярко; на правой стороне от входа в церковь есть ход в небольшую монастырскую церковную библиотеку, в которой хранятся избранные из главной монастырской библиотеки (в Юстиниановой башне) рукописи и книги; между первыми показывают несколько писанных рукою свят.Иоанна Дамаскина; не ручаемся за справедливость этого сказания, но уже одно имя великого отца Церкви исполняет благоговением, напоминая о незабвенных трудах его. Алтарь своим простором и освещением соответствует величине храма; в северном отделении его просторная ризница, в которой покажут вам дары нашего незабвенного московского архипастыря митрополита Филарета, имя которого с глубоким уважением произносится на востоке, как неусыпного стража чистоты церковного учения и благоустройства и щедрого благотворителя восточных церквей и обителей. Рядом с соборным храмом на северной стороне его находится обширный притвор, в котором совершаются домашние богослужения в те дни, когда не положено совершать Литургии по чину лавры. Над этим притвором построен архондарик для упокоения почетных посетителей обители; южные окна его обращены внутрь храма, и потому можно оттуда удобно слышать и видеть совершаемую в оном службу.

В правую сторону от часовни Пр. Саввы (стоя лицом к ущелью или юдоли) увидите другую, меньшую церковь пещерную с двумя престолами; это та великая пещера, которая пред построением главного храма служила единственною церковью, устроенною еще самим преподобным Саввою. Он жил в пещере на противоположной стороне потока или ущелья (восточной), и однажды ночью ходил по юдоли и тихо воспевал псалмы Давидовы, а между тем на другом берегу юдоли, над самой крутизною ее, выступил огненный столб дивного блеска. Святой Савва, не прерывая молитвы, долго стоял и смотрел на чудесное явление; с наступлением дня все исчезло; когда же он пошел для обозрения места, над которым видел столб, то обрел богозданную пещеру, как бы иссеченную в скале совершенно в виде храма; здесь-то он и устроил первую церковь и возносил вместе с собравшейся к нему братиею молитвы Господу Богу. В приделе этой пещерной церкви, углубленном в скалу, на южной стороне оного, находится особое отделение ее: за железною решеткою сложены груды черепов и костей святых отцов лавры, избиенных в разные времена от неверных. Несколько черепов положены на выступе окна для чествования поклонникам.

До нас дошло обширное описание разных утеснений, понесенных в течение веков этою славною лаврою. Персы в 614 году напали на лавру и долго мучили иноков, думая, что иноки скрывают от них большие сокровища; наконец, потеряв надежду овладеть мнимыми богатствами, сорока четырем инокам отсекли главы на одном камне, а кельи их ограбили и разорили. Позже, в 792 году, во время управления монастырем игумена Василия, сарацины также ради сокровищ, которых не было, замучили двадцать иноков. Впрочем, под владычеством арабов христианские монастыри еще продолжали кое-как существовать, но после покорения Палестины турками при султане Селиме ІІ, упали совершенно. Однако еще и в царствование этого султана было в пустыне Святого Града, по сказанию одного из западных паломников того времени (князя Радзивилла), до 1000 иноков, которые, следуя восточному обычаю, однажды пришли с своими бедными дарами поздравлять нового санджака или иерусалимского градоначальника. Увидевши такое большое число людей в одинаковой одежде и узнавши, что это христианские пустынники, санджак признал множество их небезопасным для себя и, отобравши из них двадцать человек, которых отослал в лавру, остальных приказал умертвить немилосердно. Что касается до самого факта, то это дело очень возможное, но Радзивилл ошибается, относя 1000 монахов к этой лавре, потому что в ней никогда не было их столь много, в самые цветущие времена число их едва достигало до 200 человек. Вероятно, в указанном случае и из других окрестных монастырей собрались иноки под предводительством настоятеля монастрыря Св. Саввы, как начальной обители, для поздравления санджака.

В юго-восточном углу церковного двора есть еще несколько пещер, иссеченных в натуральной скале, высящейся над рукотворными зданиями лавры и как бы нависшей над ними. Часть этих пещер называется пещерою Святых мучеников, с закопченными от дыма сводами, в память задушенных здесь дымом иноков лавры. В одно из своих вторжений в лавру сарацины загнали в эти пещеры монахов столько, сколько могли собрать, и, разложивши в ней огонь из влажного тростника, старались томлением дыма принудить их выдать им мнимые сокровища, и так по нескольку раз вводили и выводили их из пещеры, пока не задушили дымом восемнадцать иноков.

Во внутреннем отделении этих же пещер показывают каменный уступ, служивший ложем преподобному Савве, который, по преданию, жил в этой пещере, когда он переместился из первой своей пещеры (на противоположной стороне ущелья), чтобы быть ближе к церкви. Здесь же у восточной стены была устроена небольшая церковь, ныне упраздненная, потому что чрез алтарные окна ее (обращенные в ущелье) неоднократно врывались внутрь монастыря хищники — бедуины. На пути к этим пещерам в узком проходе или террасе, огражденной со стороны ущелья стеною, у самой подошвы скалы разведен на насыпной земле трудами иноков небольшой садик; среди его растет молодая пальма уже достигшая средней величины, и несколько стволов сахарного тростника. С этой террасы подымаются к вышеописанным пещерам по каменной лестнице; против нее небольшой архондарик для приема посетителей из иноверцев и тут же особая кухня для приготовления пищи по их желанию и вкусу. Эта кухня — крайнее здание лавры в ее юго-восточном углу.

На противоположном северо-западном углу есть также садик на верхней террасе из нескольких плодовых дерев (гранаты и лимоны) и бальзамических трав, почти у подножия Юстиниановой башни (несколько вбок от нее); а на нижней террасе той же стороны растет одинокая пальма, выросшая как бы чудом из недр обнаженной скалы. Это древо, по преданию, посажено здесь рукою преподобного Саввы, и плодам его приписывают силу разрешения неплодства, подобно как плодам виноградной лозы, прозябшей из гробницы преподобного Симеона Мироточца в Афонском Хиландарском монастыре. Богомольцы из всех стран света осаждают просьбами иноков лавры Пр. Саввы уделить им несколько фиников от чудодейственного древа, а присылаемые за то впоследствии дары монастырю свидетельствуют, что надежда, верою споспешествуемая, не осталась тщетною. Неподалеку от этой пальмы, прикованной к скале цепью для опоры против ветра, на крайнем углу лавры находится также небольшая пещерная церковь во имя святого Иоанна Златоустого, престол которой прислонен к стене, обращенной к ущелью. Посетителю лавры естественно желать поскорее увидать какие-либо следы пребывания здесь святого Иоанна Дамаскина, ученейшего мужа своего времени, который в VIII веке украшал собою христианство и вполне заслужил быть причтенным к лику отцов Церкви. Преподобный Иоанн Дамаскин родился от богатых и знатных родителей в Дамаске и там при необыкновенных способностях усовершенствовался в богословии и философии под руководством ученого и благочестивого инока Косьмы. По смерти отца был назначен от калифа Дамасского на место правителя города и уже тогда отличился не только способностями к управлению, но и в особенности ревностью по вере, защищая своими писаниями иконопочитание. Вскоре тоскующая по Боге душа наскучила мирскими заботами и тогда он удалился в лавру. Ни один из старцев не осмелился взять под свое руководство столь славного, знаменитого и ученого мужа; наконец один пустынник, исполненный опытной христианской мудрости, той мудрости, которая по слову святых отцов есть плод не учения, а искушений, — решился быть учителем такого ученого ученика. Сперва он возбранил ему писать послания, сочинения и песнопения, запретил даже беседовать о науках и заниматься исследованием о каких-либо важных предметах, словом, устранил его от всякого ученого занятия и приказал все время проводить в молитве, внимании к себе и в простых послушаниях монастырских. Потом поручил ему — отнести на продажу в Дамаск кошницы (корзины), которые сам плел, а цену им назначил почти вдвое против их действительной стоимости. Святой Иоанн в убогой одежде прибыл пешком в тот самый город, где еще недавно блистал он второй особой по калифе; долго напрасно ходил с своими кошницами по торгу, потому что все, видя высокую цену их, смеялись и ругались ему, пока наконец прежний слуга его сжалившись купил у него корзины. После этого послушания, которым, как поведает древний его жизнеописатель, он убил демона самохвальства и гордости, случилось, что у одного из его сотоварищей-иноков умер брат и тот был весьма опечален этим, а святой Иоанн старался его утешить; иноку так пришлись по сердцу его слова, что он долго заклинал его написать ему такое песнопение, повторением которого он мог бы излечиться от своей скорби. Иоанн наконец дал себя уговорить и написал превосходную песнь о блаженстве умирающих о Господе. Но едва узнал о сем его наставник, тотчас же выгнал его из своей кельи. Напрасно заступались за него другие старцы, пока наконец суровый наставник положил условием прощения ученика немедленное очищение всех отхожих мест лавры. С величайшим удовольствием смиренный Иоанн принялся за исполнение эпитимии; старец же, видя его искреннее послушание, пал со слезами к нему на выю и с этого времени не только разрешил, но и заповедал ему писать во славу Божию и на пользу ближних. Так совершился великий акт духовного возрождения, подобный возрождению к жизни посеянного зерна: «не оживет, аще не умрет», то есть ничто в нас не оживет Богу, если сперва не умрет греху; «аще кто хощет душу свою спасти, должен прежде погубить ю», то есть страсти душевные, паче же вырвать из сердца корень их — самолюбие, и тогда она оживет для братолюбия и боголюбия. Умерщвление своей воли и разума в духовном подвиге есть колыбель величайшей христианской добродетели, смирения, смирение же, по единогласному свидетельству святых отцов, рождается лишь от послушания. Незнакомые с наукою духовного преуспеяния готовы обозвать поступок старца-наставника безумием, непросвещенным фанатизмом, борьбою невежества с просвещением[13], тогда как в нем заключается глубокая мудрость христианская и высокое поучение для шествующих к христианскому совершенству страдательным путем отсечения своей воли и разума, с каковою целью это сказание и помещено в жизнеописании святого Иоанна Дамаскина его достойным биографом. Опасность, проистекающая от учености и славы, есть гордость, которая портит все и обуевает мудрость. Слово Божие предостерегает нас от сего словами апостола, что знание надмевает (1 Кор. 8, 1). По нашему убеждению, нельзя было действовать целесообразнее для избежания этой страшной нравственной болезни, и образ действия старца был наилучшим способом для испытания призвания ученика. Великое дело отречься от богатства и значения, как сделал то и преподобный Иоанн Дамаскин, но несравненно высший подвиг — принести в жертву свое знание и ученость, отречься от того, чем переполнен был разум и сердце, и сделаться простецом и работником; для этого потребно было всею душою и всею мыслию возлюбить Бога. Не раз упрекали благочестивых людей, что будто они не любят наук, что дух Церкви не очень благоприятствует развитию способностей; фальшивость этого упрека очень ясно обличается историею просвещения; что же однако служит поводом к такому обвинению? Так как у этих обвинителей наука есть цель и божество, то они все готовы посвятить ей, за нею только стремятся как бы за наибольшим благом для человека; напротив Церковь смотрит на науку как на необходимое и полезное орудие, а целью науки поставляет славу Божию и спасение людей, и потому если этот меч обоюдоострый, как назвали науку наши богобоязненные предки, противится главному предназначению людей, то и Церковь осуждает не самую науку, а злоупотребление этого орудия. Все согласны, что один разум человеческий не способен все проникнуть и обнять; почему же не хотят согласиться на определение ему известных границ, начертанных притом не людьми, а откровением или словом самого Бога? Взираем ежедневно с болезнию на горькие последствия разнузданного вольномыслия, которое, отвергнувши главные основы счастья человеческого, перестало наконец верить и в само себя.

Святой Иоанн Дамаскин, получивши позволение писать, восстал тотчас же в защиту иконопочитания и его послания, полные убедительности и основательной учености, как молния облетели весь Восток, утверждая правую веру в возмущенных ересью сердцах. Он писал тем смелее, что Палестина была тогда уже под властью сарацинов; но одушевленный святой ревностью о православии и желанием мученичества, он отправился в Константинополь; однако с помощью Божьею вернулся спокойно в свою лавру и здесь кончил свою жизнь. Это был муж великого ума и огромной учености; он первый в Церкви христианской создал богословскую систему и как богодухновенный песнопевец не имеет себе равного между писателями. При таких воспоминаниях можно легко себе представить, с какою радостью и благоговением каждый сын Церкви посетит его келью: в первом отделении ее устроен род гробницы над могилою преподобного, а второе составляет церковь во имя его Ангела святого Иоанна Предтечи Господня. Как сладостно у этого гроба воспевать богодухновенные песни, излившиеся здесь же из сердца великого песнопевца: «святых лик обрете источник жизни и дверь райскую, да обрящу и аз путь покаянием; погибшее овча есмь аз, воззови мя Спасе и спаси мя!» и прочие сопровождаемые припевом из псалма: «благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим». Келья святого Иоанна Дамаскина находится к северу от соборной церкви; подымаясь к ней, проходят мимо малой древней церкви во имя святого великомученика Георгия; а из кельи святого Иоанна выходят на одну из верхних террас, на которой между скалой и рядом братских келий разведен небольшой виноградный сад с разными растениями.

Трудно с точностью описать лавру Св. Саввы тому, кто не посещал ее и не видал ее зданий, цепляющихся как гнезда ласточек на покатостях скалы. Осматривая их, приходится беспрестанно подыматься по лестницам из одного яруса в другой и проходить по террасам и коридорам то вверх, то вниз, где в разных закоулках видятся то сложенные из камней, то целиком высеченные в натуральной скале с решетчатыми дверями и малыми окошечками. Здесь проживает до шестидесяти иноков, между которыми всегда есть несколько наших соотечественников и соплеменников. При мне два иеромонаха лавры, совершавшие в ней очередную службу, были из болгар и сверх того в братстве было трое русских иноков. Жизнь в этой глубокой пустыне суровая, потому что жар здесь несносный; монахи должны почасту поливать стены и полы своих келий водою, потому что из них выходит жар как бы из раскаленной печи. Кто желает обозреть дикие окрестности, тот должен взойти на так называемую Юстинианову башню. Какой ужасающей красоты виды открываются отсюда на эти обнаженные вертепы скал с их глубокими пропастями и удолиями! Наверху этой башни находится маленькое окошечко, чрез которое прежние обитатели лавры были обязаны спускать арабам хлеб; но Ибрагим паша уволил лавру от этой подати, она обязана доставлять им лишь одну воду. Не раз лавра подвергалась нападениям кочевых арабов (бедуинов), и во время возмущения их против войск Ибрагима паши (в 1830-х годах) арабы долго держали этот монастырь в осаде. В среднем ярусе Юстиниановой башни хранятся остатки древней монастырской библиотеки; между ее рукописями наш известный паломник покойный А.С. Норов нашел несколько древних славянских рукописей, вывезенных им в Россию и поступивших потом в собственность сперва Румянцевского, а ныне Московского публичного музея. Остальные славянские рукописи не восходят далее XVII века и замечательны разве только по встречающимся на них заметкам их прежних владельцев. Внизу этой башни начинается подземный коридор, который прямо приводит к пещерам и в нижний ярус монастырских зданий; этим способом обитатели лавры могут иметь всегдашнее сообщение с башнею, хотя бы арабы и заняли первый внутренний двор. Как все это печально! Смотришь ли на окрестную глухую и мертвую пустыню или на грозные, серые стены лавры, где из каждого угла выглядывает убожество, самоотвержение и какое-то опасение людей; или обратишь взор на древние памятники и самые гробы, на груды костей и пирамиды черепов, вызывающие воспоминание об утеснениях и убийствах различными способами, — все это поражает воображение и мрачно настраивает душу. Или этот темный коридор, это убежище невинных людей, которые как преступники должны скрываться под землей, — какое печальное производят впечатление на мыслящего посетителя! Тихо и грустно, прислушиваясь к рассказу проводника о разных нападениях, прошел я впервые это подземелье и очутился в нижней части монастыря — в монастырской поварне. Там в стене есть окно с железной дверцею, из которого спускается в дол лестница для схода в самую глубину ущелья. Эта предосторожность также необходима, чтобы спастись от нечаянного нападения бедуинов. Спустившись в самый низ, увидите довольно полный источник, образовавшийся в неглубокой пещере, у самого подножия каменной стены ущелья. Первоначально не было здесь вовсе воды и надлежало добывать ее за пятнадцать стадий расстояния от монастыря. Этот недостаток при умножавшейся братии и при несносных жарах был чрезвычайно чувствителен. Преподобный Савва, ходя ночью по Плачевной юдоли, молился горячо к Богу, чтобы Он послал воду его обители, и вдруг услышал какой-то стук; поднявши глаза, он при лунном свете увидал онагра (дикого осла), который копал ногою и прикладывал свою пасть к земле, как бы желая напиться; тогда преподобный Савва, придя на это место, после небольшой раскопки нашел воду, и потому источник этот зовется и доселе источником Св. Саввы. Так как в настоящее время лавра довольствуется водою с помощью своих больших систерн, то этот источник остается днем для пользования кочующих вблизи бедуинов и их стад, а ночью шакалов и других диких зверей. Во время сильных жаров он доставляет очень много воды солоноватой на вкус, а во время местных замешательств иноки и вовсе не могут им пользоваться, что и понудило устроить внутри лавры обширные систерны, наполненные дождевою водою, которая запасается зимою на целый год.

Ослик у стен западных стен Лавры преп. Саввы Освященного

© Фото В.В. Шелгунова. Фото XXI в.

Многочисленные пещеры в боках этого каменистого ущелья служили жилищем древним обитателям лавры. Между этими пещерами замечательны: пещера Иоанна Молчальника, преподобного Ксенофонта и его чад Иоанна и Аркадия, а главное — пещера преподобного Саввы на восточной, т.е. противоположной лавре стороне потока, где первоначально поселился он, по указанию Ангела. Доступ к ней ныне по отвесной почти скале весьма труден. Впоследствии отцы лавры отдали эту пещеру славному своею набожностью Иеремии, родом из армян, который с двумя своими учениками упражнялся здесь в богомыслии и подвигах, и эта пещера служила церковью для армян, находившихся в церковном общении с греками.

Отсюда открывается вид на лавру лучший для живописца и фотографа. Огромные и многочисленные контрфорсы, как бы колонны, поддерживают стены главного храма, а над ними высится купол, увенчанный крестом; грубые и высокие стены ограды одного цвета с натуральной скалой спускаются по всем кривизнам и уступам и сходят глубоко в дол до самого того места, где бока его кончаются отвесно и гладко; и это производит такое впечатление, как бы стены, подымаясь от самого дна ущелья, досягали до его вершины наподобие исполинского замка. Среди этой громады опаленных зноем камней, среди мертвой дикости природы, которая не может вырастить даже мху, возносится вверх роскошная, зеленокудрая пальма, как бы во свидетельство, что и из гроба процветает жизнь, или как бы символ вечной награды пустынников, которые ради любви Божией умерли миру. Нельзя передать того восхищения, с каким я смотрел и не мог оторвать глаз от этой печальной и величественной красоты. Боже мой, думал я, в этих пещерах, которые тянутся так далеко, как только может достигнуть око, сколько святых пустынников вели борьбу с своею плотью! Поистине эти опустелые пещеры служат сильным упреком современному поколению, которое так мало думает о своем спасении, что не только не может себя понудить на подобные самопожертвования, но даже и на простое исполнение заповедей Господних. В месте столь удобном для отшельников, где не видим земли и света, а только ущелье и частичку неба, я возвел горе мысль и глаза и отозвалась во мне во всей своей силе врожденная нам тоска по лучшей стороне, тоска, которая мне живее показала ничтожность всего временного и преходящего. Нигде, может быть, нельзя полнее восчувствовать всей правды и красоты вдохновенных песней Дамаскина, как там, где он написал их, где все окружающее подтверждает эти слова:

Лавра преп. Саввы. Фото в цвете 1900 г.

Вся суета человеческая, елика не пребывают по смерти:

Не пребывает богатство, ни сшествует слава.

Пришедшей бо смерти, сия вся потребишася.

Где есть мирское пристрастие?

Где есть привременных мечтание?

Где есть злато и сребро?

Где есть рабов множество и молва?

Вся персть, вся пепел, вся сень!

Но приидите возопиим безсмертному Царю:

Господи, твоих благ сподоби преставльшихся,

Упокояя их в нестареющемся блаженстве Твоем!

Как славилось древле это пустынное гнездо святых! Как много разбитых бурею жизни нашли себе убежище в пристани благого в Боге покоя! С благоговением измерял я глазами то чистое пространство, которое отделяет эту скалу от неба, ибо это есть тот воздушный путь, которым столько избранных душ вознеслось от земли на небо, скинув свою телесную оболочку. Здесь провел жизнь святой Иоанн Молчальник, здесь возрос в дивной милости Божией племянник Дамаскина святой Стефан Чудотворец, жизнь которого составляет цепь чудес, подтвержденных современными свидетелями; здесь святой Иоанн Савваит суровым покаянием оплатил ту сумму грехов, которая представилась ему в сонном видении; тут святой Ксенофонт по утрате сыновей и по многих бедствиях нашел утешение, а Бог, принимая жертву злострадания, дал ему дарование исцелений. Здесь истинная ученость соединялась с истинным благочестием. Здесь еще доселе показывают келью, в которой жил Кирилл Скифопольский, славный биограф святых. Здесь оставил многочисленные труды по истолкованию Св. Писания ученый инок Антиох. Здесь славились песнопевцы Козьма, впоследствии епископ Маиумский, и Стефан. И доселе, по милости Божией, «не оскуде здесь преподобный»; ибо нынешний настоятель лавры о. архимандрит Иоасаф (родом из Крита, почти восьмидесяти лет) известен своим благочестием и даром духовного утешения (как духовник Патриархии и поклонников обители) и пользуется всеобщим заслуженным уважением не только среди своих единоверцев, но и между сынами пустыни — бедуинами, так что его нравственное на них влияние ограждает лавру паче ее высоких стен, а святая его жизнь служит ей наилучшим украшением»[14].

В 1865 году Святую Землю посетил, уроженец Перми, известный русский краевед и путешественник, а в будущем первый уполномоченный ИППО в Иерусалиме и Почетный член Императорского Православного Палестинского Общества в Иерусалиме, Дмитрий Дмитриевич Смышляев.

Д.Д. Смышляев (1828-1893)

В своих путевых заметках 1865 года Дмитрий Дмитриевич оставляет яркое описание Лавры, указывая опасности пути и отмечая в том числе, национальный состав монахов Обители:

«От мертвого моря я отправился к монастырю св. Саввы Освященного, который арабы называют Мар-Саба. Дорога идет по страшным крутизнам; по ней опасно ехать человеку, подверженному головокружениям. Лошадь часто скользит всеми четырьмя ногами по гладкому камню косогора над обрывом в глубокую пропасть; надобно иметь некоторую привычку, чтобы не пугаться в подобных случаях. Монастырь лепится по гребню голых вертикальных утесов, подобно ласточкиным гнездам. В защиту от бедуинов он обнесен высокими стенами.

Лавра преп. Саввы.

Из альбома «Зарисовки Палестины»,

изд. Ч. Уилсона, т. 1, 1881

Основатель монастыря св. Савва родился в Каппадокии около 439 года, основал монастырь в 483 году, умер в 532 году; мощи его покоятся в Венеции. Со скалы на скалу поднимаясь и спускаясь, пробрался я  к воротам монастыря. Здешние обычаи для приема путешественников напоминают несколько синайские:та же осторожность, те же предварительные расспросы; впрочем, в последнее мирное время формальности слабее наблюдаются.

Меня привели на небольшой двор, поражающий, вместе с окружающими зданиями, чистотой и белизной камня; посреди - небольшое здание в виде часовни: там и сям в скалах видны оконца и двери одиноких монашеских келий на разных высотах и расстояниях. Мнеотвели большую комнату в главном здании, примыкающем к храму. Вокруг стен идут широкие диваны с матрацами и подушками; на полу разложены также тюфяки, покрытые коврами вроде персидских. Небольшое окнов задней стене выходит прямо в церковь. Болезненный и задыхающийся от слабости монах лет тридцати пяти явился ко мне предложить свои услуги. Он принес самовар и поставил его на табурет, а поднос с чаем, чашкой и другими принадлежностями - на софу; потом явились неизбежная рака, сладости и т.п.

Вскоре посетил меня настоятель монастыря, известный весьма строгой жизнью[15]. Мой кавас, грек, рекомендовал мне его с этой стороны еще дорогою: «Ты видит архимандрита на этова монастыри: ницево болсе не ест - одна трава»... Живет он в каком-то чуланчике,высеченном в скале, в котором с трудом повернуться одному человеку; спит на каменной лежанке, прикрытой старым ковриком, ходит в крашенинной рясе,несмотря на свои восемьдесят лет, невольно поражает какою-то юношескою застенчивостью.

Есть русская пословица: «Каков поп, таков и приход». Она как нельзя более приложима к Саввинскому монастырю, братия которого отличается искренними кротостью и воздержанием. Если кто заезжий в Палестину захочет без помехи и помолиться, тот не найдет для этого места удобнее Саввинского монастыря. Это тихая, безмятежная обитель, где земные помыслы оставляют человека, где окружающая среда не оскорбляет его нравственного чувства… Между монахами живут здесь трое русских, два валаха, говорящие хорошо по-немецки; остальные, человек двадцать - греки, из которых двое свободно изъясняются по-итальяски. Со стороны обрыва в долину видна у стен старая пальма, посаженная, по преданию, св. Саввой. Монахи приучали шакалов и лисиц приходить за подачкой, и они под вечер гурьбами шляются по долине, под стенами, куда им бросают с монастырской терассы разные остатки съестного. Окрестности монастыря кишат скорпионами»[16].

Важным и бесценным свидетельством богослужебной, духовной и бытовой жизни Лавры преп. Саввы Освященного XIX века, являются путевые заметки знаменитого подвижника Русской Палестины, начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и Почетного члена Императорского Православного Палестинского Общества, архимандрита Антонина (Капустина). Уроженец села Батурино Пермской области и земляк, посетившего незадолго до него Святую Землю Д.Д. Смышляева, отец Антонин трепетно и подробно дает картину жизни Лавры в Иудейской  пустыне. Еще до своего Иерусалимского периода, отец Антонин совершает путешествие в Святую Землю, которое было затем издано в виде очерка под названием «Пять дней на Святой Земле и в Иерусалиме в 1857 году».

Архимандрит Антонин (Капустин)

Впоследствии, став начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, отец Антонин совершает паломничества по разным святым местам Палестины и 26-27 января 1868 года посещает Лавру св. Саввы Освященного. Приводим ниже отрывок из его путевых заметок:

«Из-за левого косогорья одна за другою выступают беловатые вершины гор, кажущиеся безмерно высокими, и между тем с высот Иерусалима зримые в виде холмов. Это все уже соседи именитой обители. Вот и цистерна, полная до верха и даже через край мутной зеленой воды, которую будут теперь пить, благословляя Бога, до самой осени перехожие насельники пустыни. Когда ее выпьют всю, будут ходить за водным подаянием в пустынный город, т.е. в монастырь. Живее пошли мы вперед, уверившись что скоро конец вольному труду нашему. Действительно, минут через двадцать открылось перед нами устье расселины - глубокое, мрачное, печальное и страшное. Ему предшествует небольшая площадь, образуемая подошвою высокой конической горы, кажущейся как бы песчаною. Площадь эта встарые времена называлась монашеским торгом, потому что в определенные дни на ней собирались отшельники со своим рукодельем и меняли его жителям Иерусалима и Вифлеема на хлеб и овощи. Поднимаемся на правый бок ущелья, и чем мы выше становимся над ним, тем поразительнее кажется ужасная дебрь, обставленная с обеих, а при поворотах и совсех сторон отвесными стремнинами. Она не идет прямолинейно, а делает изгибы то на юг, то на восток, спускаясь вместе с горами и со всею местностию к великой яме Мертвого моря. Все эти грозные стены ущелья испещрены то самородными, то рукодельными пещерками, и часто как бы только печурками, в которых в былое время жили отшельники, обратившие ужасную расселину в малое иноческое царство, коего столицею была великая лавра. В нее они ходили молиться по праздникам и, может быть, в крайнем случае питаться. Откуда и как были проложены пути к этим недосягаемым человеческим гнездам, трудно дать себе отчет тому, кто смотрит на дело издали. Пути, конечно, были, и, может быть, большею частию устраивались при помощи висячих лестниц. При кельях-пещерах обыкновенно устраивались малые водоемы для сбора дождевой воды, о которой у отшельников была первая и, может быть, единственная забота. В недавнее время дорога, которою мы шли, обложена со стороны обрыва низкою стенкою, чем и предотвращены случаи падения в пропасть. Впрочем, нигде дорога не подходит к самому отвесу стены ущелья. Ужасную расселину надобно представлять в виде громадной щели на дне громадного желоба, так что от вершины береговых утесов ее до верха боковых высот всей юдоли идет еще более или менее неровная покатость. По ней то и проложена дорога, по которой мы шли. Надобно сделать три поворота, пока откроется монастырь. Солнце уже зашло, и луна стояла «прямо дебри» с противоположной нам стороны ее. Мы чаяли увидеть обитель где-нибудь на недоступной высоте, а между тем белый купол церкви ее, прежде всего увиденный нами, выникнул перед нами как бы из земли. От него по косогору идет к верху высокая стена буровато-желтого цвета, оканчивающаяся грузною четыреугольною башнею того же цвета, называемою Юстиниановою. Мы подходили к сей многовековой страженице беззащитных воинов молитвы, как из глубины пропасти донесся унылый и нестройный звон. Это было приветствие нам от пустыножителей. Башня кажется пересекающею и как бы совсем замыкающею дорогу. Она стоит на северо-западном углу обители и выдается далеко из стен ее к западу. Обогнув эту твердыню, мы должны были спуститься в полукруглую ямину, когда-то, вероятно, составлявшую одно с монастырем, но теперь оставшуюся за стенами. За нею на косогорье возвышается другая башня, весьма похожая на первую, но не столь красиво и прочно построенная, может быть, когда-нибудь составлявшая другой юговосточный рог монастыря, но теперь одиноко и бесцельно сиротеющая вне его. Вход в монастырь - на западной стене его, единственно доступной, по условиям местоположения, ноге путника. Он состоит из двух малых железных дверец - верхней для скота, и нижней для людей. Переступив порог последней, мы все еще должны были спускаться по лестнице, устроенной в довольно узком переходе, имея слева себя отвесную скалу, а справа высокую стену. Лестница привела к другой дверце в сказанной стене, выводившей на высокое крыльцо, глядевшее на монастырский двор. Двор этот, или дворик имеет фигуру треугольника, замкнутого со всех сторон. Он весь устлан каменными плитами и накрывает собою частию природную скалу, частию подземелье, обращенное в погребальный склеп. Основанием треугольнику служит фасад соборной церкви обители, прямо против которого стоит шестиугольная часовенка с куполом. Это бывшая гробница преподобного Саввы. Несколько вкось от нее на северной грани треугольника небольшая дверь ведет в довольно обширную подземную церковь Святого Николая древнейшую в монастыре, в которой собиралось на общую молитву первое братство обители. Теперь она имеет значение кладбищной церкви и оглашается божественною службою по субботам. На южной стороне двора возвышается главный гостиный приют обители. Собственно же монастырь, т.е. братские келии‚ трапезная и проч. находится к северу церкви, примыкая к ней непосредственно, и вместе с нею выходит своею, наиболее протяженною линиею на отвесный утес ущелья, который высится многочисленными уступами,  образуя целый лабиринт зданий, которых нет никакой возможности ни перенести на план, ни даже описать сколько-нибудь вразумительно.

Спустившись по лестнице с крыльца на монастырский дворик, мы первого встретили самого патриарха, стоявшего у церкви в своей зеленой шубке и черной низкой камилавке и разговаривавшего с какими-то мирянами по-турецки. Он сказал нам с легким упреком: «А мы вот только что кончили вечерню. Ждали вас, ждали, да наконец и порешили, что вы верно раздумали ехать сюда, а потому и начали службу все-таки двумя часами позже обыкновенного. Я известил вас, что отправляюсь в шесть часов, а о вас сказали мне, что, как пешие, вы двинетесь еще ранее меня. Вышло не так». Мы сказали, что могли, в свое оправдание. «Да ведь и его вот тоже не нашел тут, когда приехал: ушел к Святому Георгию копать свой виноград» - прибавил патриарх, кивая головою на смиреннейшую фигуру достойного приемника святого Саввы, старца Иоасафа. Младенческая улыбка сияла на сухом и темном лице великого простеца о Христе Иисусе. Что-то готовое сказаться двигалось на устах его, но так и осталось невысказаным. Я смело могу уверить, что никому (постороннему) и в голову бы непришло, что это игумен (называется и архимандритом) лавры. Последний послушник известных мне монастырей держит себя важнее этого нелестнейшего раба Божия.

Архимандрит Иоасаф из Крита.

Настоятель Лавры преп. Саввы Освященного

1845-1874 гг.

Поклонившись гробу (пустому) преподобного, мы вслед за патриархом пошли на нижний дворик монастыря, прилегающий к южной стене церкви и усаженный немногими деревьями, осеняющими собою малый цветник или огород, что именно - не знаю. Его блаженство направлялся к пещере Святого Саввы, занимающей самую крайнюю точку монастыря к юго-востоку. К ней нужно подниматься по двум лестницам, и поднявшись, сперва идти коридором под навесом скалы над самым обрывом. Она состоит из двух отделений и, очевидно, образована самою природой. Рука человека только подправила ее кое-где. Вероятно, убогое жилище святого мужа и доселе сохраняется в том же виде, в каком было при нем. В той же скале, поблизости келии преподобного, есть еще три келии-пещеры, из коих одна представляется совершенно висящею. В них и доселе живут любители отшельнической тесноты. Это наибольший курьез в лавре, занимающий праздношатающихся туристов. Уединенный этот угол лавры представляется пустынею в самой пустыне. Его садик дает ему заманчивость, но братия, вообще не наклонные к мечтательности, его не любят. Возвратившись на большой двор монастыря, мы разошлись по отведенным нам помещениям и расположились к отдыху. Уже была ночь, но ночь тихая, лунная и относительно теплая. Кто хотел, имел готовый, и не один, повод предаться историческим воспоминаниям, богомысленному созерцанию и молитвенному воздыханию. Но нас ждала еще уставная молитва, и потому наибольшая часть была склонявшихся к одному сонливому забытью. Зная, как трудно ободриться, попустив себе безвременно заснуть, я вышел из комнаты и пожелал видеть другой туристический курьез лавры - лисиц, собирающихся, как говорят, по вечерам целыми десятками со всего ущелья под стены лавры в сухом ручье потока за подачкою хлеба, который бросают им сверху щедрою рукою пустынники. И точно, я видел этих четвероногих бедуинов, и сам бросал им хлеб, с замирающим сердцем следя взором за падающим в пропасть куском. Животное представляется сверху муравьем, быстро несущимся к падающей поживе и еще быстрее убегающим с нею на верх горы в свою язвину. Я сказал бы при сем вместе с «лордами», что это одно из невинных развлечений анахоретов, лишенных возможности чем-нибудь занять себя, если бы не знал, что наивные старцы не могут надивиться тому, как это лисицы могут занимать собою такой умный и солидный народ, как путешественники, обвешанные разными книгами и инструментами и считающие время драгоценнейшею вещью на свете. Но оставим разные взгляды на жизнь и ее утешения, которых переменить не можно и переменять не стоит. Турист никогда не поймет затворника, а затворник всегда будет жалеть о туристе и его пропадающем времени.

От семи до восьми часов продолжалась в соборном храме (во имя Благовещения - при преподобном Савве, и в его собственное имя – посленего) наша русская вечерня. Храм этот, несомненно, устроен самим святым Саввою, но насколько в нынешнем здании можно усматривать первоначальное строение, это весьма трудно решить. Угловатые арки сводов его говорят об эпохе послевизантийской. Он довольно обширен для братства в шестьдесят человек, каково нынешнее, но был бы совершенно не пригоден для населения лавры первых веков бытия ее. Его украшает большой осьмиоконный купол, не покрытый сверху ни металлическою, ни черепичною крышею и неукрашенный ничем изнутри. Стены храма были некогда украшены иконописью, но теперь от старого письма осталось только пять-шесть мучеников на южной стене около патриаршей кафедры. Взамен прежних икон поделано несколько новых довольно простой кисти, сажени на полторы от пола пообеим стенам. Все же, выше сей линии пространство остается белым или, лучше, серым от времени, дыма и по местам течи. Знаменитое место ждет руки инока-художника, но только не иерусалимской самоучной школы, прославившейся на весь свет уродством своих произведений. Иконостас в новом греческом вкусе с золотыми украшениями по зеленому полю перенесен сюда из Вифлеемской великой церкви, откуда он раз был выброшен не то латинами, не то армянами, не припомню хорошо, во время завладения ими тамошней святыней.

Часовня с Акафистной иконой Божией Матери, рядом с Благовещенским собором,

где братия собирается на молитву перед службой

Роспись стен предположительно периода посещения архимандрита Антонина (Капустина)

Нанесенные ему при сем подвиге фанатизма увечья, отцы охотно показывают любопытствующим. Есть в нем значительное число икон русского письма первой четверти[17]текущего столетия, как показалось мне. Сие-то невинное иконописание русское лет десять назад тому подвигло на гнев и даже ярость одного юного афинянина, ни во что же ино упражняюшегося, разве глаголати что или слышати новое[18]. Кроме икон, есть в церкви довольно и других вещей русского происхождения. Но все же их меньше, нежели сколько можно бы было ожидать. Палестинская лавра так близка России по старой памяти, что может считаться как бы своею ей. Во все время богослужения нашего стояли открыто перед иконостасом на столике в сребропозлащенном ковчеге главы св. Ксенофнта и Аркадия и Иоанна, из коих одна так мала, что как будто принадлежала младенцу, а не возрастному человеку. Мне объясняли, что это небольшая часть черепа.

Лавра преп. Саввы Освященного.

Мощи преподобных отцов-Савваитов: Ксенофонта, Аркадия и Иоанна

По окончании службы нас повели в трапезу. Братский ужин был ранее нашего. Нас угостили сыром, похлебкою, кашею‚ яичницей и апельсинами. Ни водки, ни вина не было подано. Первой, как уверяют, не бывает никогда на столе братском. Второе появляется весьма редко. Монастырь своих средств не имеет. Снабжающая его своими съестными припасами патриархия, разумеется, находит возможным обходиться ему и без этого утешения, как давно уже обходится сама. Несмотря на вечернюю трапезу, мы все-таки утешили себя по-русскому обычаю или нраву, горячим чаем, после чего расположились уже на короткий ночлег. Было около девяти часов вечера. А в девять часов по восточному счету должна была начаться утреня. Разница между двумя времясчислениями обыкновенно полагается в шесть часов. Следовательно столько именно времени имели и мы для своего отдыха. Довольно, кажись бы. Но не должно забывать, что мы были в чужом месте, что комната не была нагрета ничем кроме пара самоварного, и что посередине ее висел спускающийся из свода свода неугасимый фонарь с количеством света, достаточным для того, чтобы не заснуть скоро или и совсем. Но самое важное, мешающее сну обстоятельство было впереди. Чуть мы сомкнули, казалось нам, глаза, как раздался звон колокола. Так как он был очень короток, то мы сочли его не относящимся к утрене. Через полчаса звон повторился и был продолжительней первого. Посмотрев на часы, мы увидели только с небольшим полночь. Тяжело было это безвременное пробуждение и много усилия стоило, чтобы опять забыться. Но чуть это было достигнуто, другой часовой колокол пробил восемь раз, точно сказав нам известное: барин спите скорее; ибо скоро вставать. И точно, через полчаса опять прозвенел несколько раз колокол, а еще через полчаса началось колотание в било, что собственно, и было истинным благовестием к заутренне. После мы узнали, что первый полночный звон, был повесткою братиям, чтобы они проснулись и приготовились со вторым звоном идти в пекарню месить хлебы. Третий звон имел значение повестки вставать  и быть готовым, по последнему звону, идти в церковь. Когда игумену делали замечание, что можно было изобрести какой-нибудь другой способ будить так в полночь только тех, кому действительно нужно вставать, а прочие бы спали, то он сказал, что почти всем приходится вставать не на ту, как другую работу.

Я пришел в церковь как раз к приходу патриарха. Его блаженство, говорят, никогда еще не заставлял себя дожидаться. Пойти поскорее в Церковь и простоять там семь часов составляет наслаждение для старца. Ни будильника, ни колокола ему не нужно. Урочный час будит его сам собою. Так и теперь он пришел на утреню один из первых. Приложившись к святым мощам, он стал в одном из стасид (форм) возле патриаршей кафедры, там, где обыкновенно становится чтец или певец. С противоположной стороны, прямо против него, стал о. Иоасаф. Эти два почетнейшие лица иерусалимской иерархии в течение всей утрени, каждый на своем месте, как бы клиросе, заменяли собою наших дьячка и пономаря. Патриарх сам начал читать полунощницу. В чтении 17 кафизмы однакоже заменил его один из его иеродиаконов. По окончании полунощницы блаженнейший певец пел литийные стихиры преподобным по особенной рукописной службе им. Лития хотя отправлена была вчера на вечерне, но Стихиры на стиховне тогда не были петы. Их обыкновенно оставляют здесь на утреню. По окончании пения, повторена была самим патриархом молитва «Владыка Вседержителю» и пр. Затем пет был тропарь преподобным, и после него был отпуст полунощницы.

Непосредственно за полунощницею следовала утреня по уставному чину. Патриарх читал шестопсалмие, а наш архимандрит кафизмы. Полиелей состоял из чтения избранного псалма без припевов «Величаем» или «Ублажаем», вообще неизвестных на Востоке, из пения степенных 4 гласа и чтения Евангелия в алтаре. Вообще никакого исхождения ни на средину церкви, ни к святым мощам не было, ни каждения, ни помазания елеем - ничего, чем сопровождается у нас полиелей. Канон весь пели с ирмосами и тропарями попеременно то патриарх, то игумен. Хотя мы и не разумели поемаго, тем неменее умилялись душею от такого зрелища таких певцов. Во время чтения Синаксаря по 6-й песни наш архимандрит с четырмя иеромонахами взяли благословение у патриарха и читали входные молитвы. В это время уже начинало брезжиться, как говорят у нас на севере. Я снова имел самый наглядный случай возвратиться к своему давнему убеждению, что в древней практике церковное время пения 7-й песни, или песни отроков, совпадало с началом светания или «с зарею», как говорим мы, чему живым свидетельством утверждением служит приуроченный к сей песни кондак. Кто внимательно присматривался к сему краткому песносложению, тот не мог не заметить, чтов большей части дошедших до нас кондаков есть намек на зарю, на сияние, напросвещение... Когда священник возгласил: «Слава Тебе, показавшему намсвет» - в окнах храма, обращенных к востоку, действительно было уже светло. И недаром, конечно, слагатели первого христианского славословия великого закончили его стихом: «Во свете Твоем узрим свет». Как легко изучать церковь на тех местах, где она зачалась, родилась и возросла!

Чего желалось, то и случилось. Желалось, чтобы в лавре Святого Саввы, откуда вышел наш Устав церковный, не было ничего совершено вопреки уставу, чтобы, например, конец утрени не отсекался, и часы не были опущены, как это обыкновенно водится на Востоке. Точно, и утреня имела свой уставный отпуст, и часы были прочитаны. С конца утрени началась уже не прерывавшаяся русская служба. Пели певчие нашей миссии. Патриарх только благословлял по временам, стоя там же, где причетничал за утреней. На его долю досталось только прочесть Символ веры и молитву Господню. Впрочем, эктении и возгласы часто слышались и греческие. Наши певчие также свободно пели и кирие элейсон и парасху кирие[19]. Даже херувимскую песнь пропели по-гречески. В восторге от этого пения были два наши русские савваита, глубокие старики, один с Дона, другой, кажется, из Бессарабии. В большую редкость приходится им иметь такое утешение. Их восхищение восхищало нас[20]. После литургии патриарх раздал братству и пришельцам аитидор. Наша миссия еще отслужила молебен преподобным перед их нетленными мощами. Молились о зде предстоящих и сущих далече. Патриарх с любопытством смотрел на наше моление. У греков подобных богослужений не водится. Им известен один только молебен (параклис) Богоматери.

Когда все было кончено, в северном притворе церкви сели по пристенным каменным лавкам, чин по чину, патриарх, наш архимандрит, о. игуемн, иеромонах миссии и т.д. Келарь стал подносить всем по малой рюмке водки, кренделю и куску баклавы (слоеный пирог с медом и насыпкою из толченого ореха), и по чашке кофе. Ни до чего патриарх не коснулся, но высидел терпеливо все время угостительной церемонии. Это угощение имеет некоторую официальность и бывает всякий раз, как совершается в храме божественная литургия. Но обыкновенно оно состоит из куска хлеба и чашки кофе. Сегодня же было «утешение велие». По положению, в этот день, как и в праздники святых Саввы и Иоанна Дамаскина, раздаются братиям лукмады (вареные в масле оладьи), но так как гости привезли вчера с собою целое ведро баклавы, то оказалась возможность сделать малую экономию.

Братие разошлись по келиям, а мы отправились в церковь Святого Иоанна «златоточного, сладкоглаголивого, добропесненного», устроенную при келии великого учителя церкви, отслужить и ему молебен. Краткие и сжатые тропари канона его слышались внятно и падали на сердце. Служение заключено было пением одной из степенн, излившихся из уст вдохновенного песнописца. К нашей молитве незаметно подошел и патриарх, умиленно слушавший нас у гробницы святого, стоящей в западной части церкви. Позади ее, в западной стене есть заставленное решеткою отверстие в пещеру, служившую местопребыванием знаменитому подвижнику, богослову, философу, историку, ритору, математику, певцу, грамматику и политику. В человеке этом сосредоточена была вся энциклопедия знания его времени. А его, известное всем и до слез трогающее, неподражаемое смирение не говорит ли, что в нем избыточествовала и вся энциклопедия духовной жизни? А изумляющее чудо с его рукою, что это, как не светлейший венец его и мысли и жизни, и слова и дела, и временного подвига и вечного покоя? Молитва наша вся была чувство и сочувствие. И мне кажется, невозможно войти в эту тихую обитель-церковь и не охватится духом умиления, присно дышавшим в Иоанне. Благостному впечатлению немало помогает теперь и обстановка бывшей келии своего всем человека.Она находится почти на самой высшей точке монастыря, чиста, уютна, полна света и имеет выход в садик с цветником. Точно, это она сама светлая, чистая, благая, благоуханная, возвышенная душа несравненного священнопевца! Мы вышли за патриархом в садик. Он нарвал нам цветов «на память вечно цветущей поэзии Дамаскина». В своей зеленой шубке с румяным лицом и седыми до желтизны волосами, малый и подвижный, он сам казался мне цветком особой флоры - экземпляром редким и уже готовым украсить собою священный гербарий церкви Божией. Его блаженство спросил: «Теперь куда? Вверх или вниз?» Первое значило подниматься еще до Юстиниановой башни, второе - спуститься из монастыря в русло потока. Кто-то сказал ни к селу, ни к городу, что нас ждет самовар. Все таким образом взяли третье направление. Патриарх отправился в келию, отведенную нашему архимандриту, выпил там чашку горячего молока и, поздравив его с имянинницей, пожелал ей много лет, благословив ее фотографический портрет. Тут же на полу сидел игумен лавры и пил «по приказанию» вторую чашку чая. Указывая на него, патриарх сказал: «Вот его хочу на время Великого поста вызвать наверх (в Иерусалим) и сделать духовником взамен блаженной памяти Петрского». - «Уже сделайте его, блаженнейший, за одно и «святым Петром» - прибавил кто-то, увлекшись примером доверчивости патриарха. Надобно было видеть всю силу отрицания такой чести, отразившуюся в слезящих глазах Пустынника! Даже благая улыбка, озаряющая почти постоянно лицо его, исчезла наэтот раз.

После чая все, сколько нас было пришедших на праздник, отправились обозревать прилежащую лавре пустыню, т.е. избрали упомянутый вышепуть вниз. Прошедши несколько лестниц, спустились в пекарню - самое низшее из всех помещений монастырских, темное и весьма невзрачное. Точно такими же кажутся и производимые сею убогою и немногосложною фабрикою предметы. Хлеб саввинский, хотя и пшеничный, чернее нашегоржаного хлеба, тяжел, рассыпчив, скоро черствеет и, сочерствевши, не подается ни на какой зуб, - впрочем питателен и, мягкий, даже вкусен. Из пекарни через малую и крепкую дверцу спускаются по приставной лестнице на утес, с которого многими малыми лестницами сходят в глубину юдоли. Весь этот путь не представляет никакого затруднения. Вскоре мы были там, куда сверху нельзя было смотреть без содрогания. Под самою этою подъемною скалою находится источник Святого Саввы. Он необилен водою, но неиссякаем[21], что и составляет его неоценимое достоинство. К нему надобно идти как бы коридором под высеченною горизонтально скалою. Вода его, однако же, солоновата на вкус. Отведав чудоточной воды и умыв ею лица и руки, мы пошли вперед, вниз по потоку, насей раз не совсем сухому и вовсе не палящему, как бывает в летнее время, когда действительно несколько оправдывается как бы его арабское имя «огненной реки». Русло сей несуществующей реки занесено камнямии камешками всевозможных цветов. Наши невидальцы кинулись собирать их на память плачевной юдоли. Из потока Лавра видится в наибольшем ее протяжении с севера на юг и дает луше понять общность своих частей.  Ущелье под стенами ее имеет именно то самое направление с севера на юг, но нейдет прямолинейно, а делает выемку на своей правой (западной) стороне, образуя у подъемной скалы как бы мыс. На сем мысу и выстроена соборная церковь монастыря, разделяющая его на две неравномерные части, северную и южную. На южной оконечности находится пещера Святого Саввы, о которой мы говорили вчера. На северной - тоже есть пещера с таким же открытым переходом, обращенная в церковь Святого Иоанна Златоуста. Куда ни взглянешь, везде пещеры! Таков общий характер юдоли. Мы медленно подвигались вперед, и о. игумен, на правах старожила, рассказывал, что знал, о той или другой пещере. Вправо на высоте он указал на зияющее отверстие скалы, от которого до самого дна потока тянулся обвал. Не очень давно там укрывались пастухи с своими стадами. Вечером они ушли оттуда, а ночью случился обвал. «Так Бог спас их!» - заключил повествователь. Налево из множества пещер он указал опять на одну, как на ту самую, в которой первоначально жил святой Савва и из которой видел ночью светлый столп на месте нынешней лавры.

Не более, как в полверсте от лавры, дебрь круто, почти под прямым углом, поворачивает на восток. Угол поворота опять имеет небольшой выгиб внутрь правого берега. Все это место обставлено утесами совершенно отвесными, дико, грозно и весьма печально. В самом соединении угловых линий в дождливое время бывает род водопада. Теперь мы любовались только его выглаженным ложем, отличающимся от окрестных скал белизною. Саженях в десяти от угла к северу, на пол высоте скалы и лицом взагнувшуюся к востоку дебрь, видится недоступная теперь ноге человека келия преподобного Ксенофонта. Она сделана между двумя горизонтально высунувшимися услоями скалы, занимает места в две-три сажении состояла некогда из двух отделений. Ход в нее прежде был, вероятно, по той же высунувшейся окраине, на которой она сделана, либо справа, либо слева. Говорят, что и теперь еще находятся смельчаки, которые проникают в нее, цепляясь руками и ногами за неровности утеса. Впрочем, и она, как все, что было сделано руками человеческими в сей юдоли разрушения, исключая лавры, находится в разрушенном состоянии. Я рассматривал ее с противоположных высот в зрительную трубу и не находил в ней ничего, кроме мелких камней и штукатурки, то держащейся, то опавшей. Подивившись снизу на выспреннее гнездо духоокрыленного орла, мы поклонились ему, как месту тайных богоявлений, и по направлению дебри обратили лица свои к востоку. Перед нами была перспектива скалистых берегов ее, начинающих, впрочем, отсюда уже терять свой ужасающий отвесный вид. С той и с другой стороны спускаются уже к руслу покатые насыпи - предвестники близкого превращения расщелины в обыкновенную междугорную логовину, каковою она и является верстах в четырех отсюда. Правый бок дебри был в тени, левый весь залит светом и резкодавал нам видеть все свои природные и рукодельные пещеры - жилища когда-то людей, а теперь - зверей. В самом начале его, на мысу приповороте юдоли, видится в полгоры разрушенная келия Иоанна, сына Ксенофонтова. Почти прямо против нее на противоположной стороне, тоже в полгоры, была большая келия, как бы целый скит, другого сына Ксенофонтова Аркадия. Братья-затворники каждую минуту могли видеть друг друга и даже в тихое время переговариваться друг с другом, если это позволяло им наложенное ими на себя правило безмолвия. Обоим им вполне видна была и келия отца. Но кроме общения взором, всякое другое для них было невозможно... Знаю, что в наше время напускного неуважения к высокому подвигу отшельничества такое разъединенное сожитие людей единокровных и единомысленных не представляет ничего трогающего… Между тем, по желанию патриарха, братия-художники вынесли и разложили на одной из терасс обители произведения своего трудолюбия для продажи. Это были трости из раного рода дерев иорданских, ложки, четки, крестики, иконочки и проч. Базар длился около часа и доставил пустынникам, думаю пиастров сто выручки. Не очень много, конечно, но, по пословице, все же лучше, чем ничего. В то же время охотники из наших взбирались на сторожевые башни монастыря. В них обеих есть по жилому помещению.  В Юстиниановой и теперь живет сторож, наблюдающий сверху приходящих в монастырь странных. В Симеоновой теперь не живет никто. В ней есть церковь, а в подземной части ее глубокий водоем. Вход в нее также через окно по подъемной лестнице. Кругом ее есть много следов бывших построек, но все сухо, безжизненно и весьма невзрачно. Зато у подножья Юстиниановой башни приятно красуется зелень и даже целое дерево в роде наших плакучих ив»[22].

Не меннее важное паломническо свидетельство о посещении Ларвы преп. Саввы Освященного в конце XIX века было оставлено преподавателем Киевской духовной семинарии П. Петрушевским в солидном паломническом дневнике под общим названием: «Каникулярная поездка в Св. Землю (1899 г.) Паломнический дневник.  Киев 1904 год». Автор здесь как бы потытоживает временную линию духовной жизни и истории Лавры от самых древних времен до конца XIX века. Автор, кроме религиозных мотивов желал найти в своем описании предметную основу для библейских и церковно-исторических картин, образов, характеристик и объяснений:

«Первое сооружение, которое встретилось нам  по прибытии в лавру, это башня имп. Юстиниана. Она - круглой формы, довольно высока (саж. 7-80 и широка (в диам. саж 3-4). С дороги не имеет никакого входа. В прежнее время на ней, говорят, постоянно находились сторожа, которые должны были своевременно уведомлять братию об угрожающей опасности. Совершенно с другой стороны лавры стоит другая башня, немного ниже Юстиниановой: это помещение - для приема приходящих сюда женщин богомолок. Она выстроена вне обители, так как по уставу самого основателя лавры, св. Саввы, вход в обитель женщин безусловно воспрещен. Миновав башню Юстиниана, мы спустились прежде всего в хозяйственный двор лавры и оставили здесь своих лошадей. Затем через калитку, сделанную во второй стене, прошли внутрь лавры. Вид св. обители с первого же раза вызывает в душе удивление. Представьте себе крутой, почти обрывистый спуск в глубокую долину, и этот спускпочти до самого дна долины облепили здания различной величины, висящие над бездною будто гнезда ласточек. Постройки лавры частью входят в самую гору, а частью выдаются из нее, поддерживаемые снаружи столбами и контрфорсами и соединяющиеся между собой террасами, каменными ступеньками и лесенками. Посредине лаврских построек, в обрыве юдоли, на половине его высоты имеется небольшая площадка, на которой стоит соборная церковь и перед ней часовня с гробом св. Саввы. Несмотря на свое положение на обрывистом скате, лавра со всех сторон окружена каменными зубчатыми стенами. Окрестности лавры совершенно дики и пустынны. Только множество пещер, зияющих в скалистых ребрах долины, свидетельствуют о былых временах св. обители, когда по этой долине уединенно подвизались многочисленные отшельники, приходившие в обитель лишь в дни воскресные или праздничные для участия в богослужении и принятии св. Таин Христовых; эти пещеры виднеются еще задолго до св. лавры по обеим сторонам юдоли плачевной; одни из них сохранились в целости, иные же полуобрушены или имеют при себе также полуразрушенные каменные постройки. Особенно повреждены, кажется те пещеры, которые зияют как раз против лавры, по другую сторону юдоли.

От второй входной двери мы спустились по нескольким крутым, каменным лестницам на небольшую площадку перед соборной церковью, или дворик церковный. Дворик этот весь выложен камнем. Прямо перед главным входом в церковь стоит небольшая часовня с круглым куполом и створчатой дверью. По входе в эту часовню, налево, у стены видно мраморное возвышение в полроста человека, наподобие католического престола.  На нем лежат св. крест и икона св. Саввы. Это - гроб основателя обители, св. Саввы Освященного (439-532 г.). При виде этого первоначального места покоища великого праведника, волной пронеслись в душе моей дорогие исторические воспоминания. Дивны пути Господни, приведшие св. Савву в эту юдоль плачевную! Происходя из богатой и знатной фамилии отдаленной Каппадокийской области, он еще в молодых летах делается иноком и отправляется в Св. Землю; здесь он в продолжение многих лет проходит иноческие подвиги под руководством великих подвижников: пр. Пассариона, Феоктиста, Лонгина и Евфимия. По указанию ангела Господня, он удаляется (в 478 г.) в это дикое безводное место, которое однако Господь обещает чрез него сделать городом иноков. Чрез 5 лет он уже основал великую лавру (483 г.), а со временем им были устроены в окрестностях юдоли плачевной еще семь лавр, странопримницы в Иерихоне в Иерусалиме, обители вблизи Скифополя и Никополя, кроме того вся окрестная страна была заселена множеством отшельников, живших под его руководством. Много претерпел св. Савва огорчений и скорбей на этом месте, особенно от своеволия и еретического суемудрия подначальных иноков. Не раз ему приходилось бежать из основанной им обители в другие места. Но Бог подкреплял его Своею чудесной помощью. Св. муж снова возвращался на это, указанное ему Богом место, и продолжал устроять основанную им лавру. Но этого еще мало. Пр. Савва, совместно с своим другом Феодосием Киновиархом, простирал влияние на все монашество Палестины. По единодушному желанию всего иноческого общества, пр. Савва был сделан начальником и архимандритом лавры и отшельников, пр. же Феодосий начальником и архимандритом киновий и живущих в общежитии[23]. Кроме того пр. Савва мужественно стоял за православие против несториан, монофизитов и оригенистов, а также самарян, поддерживал православных патриархов Иерусалимских (Илию, Иоанна) в борьбе с еретиками, всенародно исповедовал вселенские соборы, осудил ереси арианскую, несторианскую и монофизитскую на соборе в Иерусалиме и два раза путешествовал в Константинополь для личного ходатайства при дворе за Православную Церковь (при императоре Анастасии и Юстиниане). И при всем этом он отличался кротостью, смирением, незлобием и братолюбием. Множество чудес и знамений небесного благоволения к нему доказали в нем великого праведника. Скончался сей (по выражению современника и ученика его) «земной ангел и небесный человек» на 94 году жизни (532 г.) и был положен в сем месте многочисленным сонмом духовенства во главе с патриархом Иерусалимским Петром. К сожалению, жадность западных христиан - крестоносцев лишила св. обитель мощей ее основателя, а св. Савву покоища в том месте, на которое сам Господь его некогда призвал. Мощи св. Саввы были святотатственно похищены крестоносцами (в XIII в.) и перевезены на запад, в Венецию, где и ныне находятся в соборе св. Марка. Над гробом, в котором около шести веков почивало тело св. Саввы, находится изображение погребения св. Саввы: пр. отец изображены в гробу, а вокруг него собор - старцев - священнослужителей и иноков; по сторонам этой иконы находятся изображения чудес святого, - некоторые из них выпуклые и очень хорошей работы.

Еще раньше на церковном дворе мы встретили двух иноков: один - старец лет 70, с жиденькой седой бородой, в простенькой бедной монашеской одежде и надетых на босую ногу кожанных башмаках, другой, - молодой и живой брюнет, одетый несколько лучше, в легком подряснике, черной шапочке и мягких башмаках. Первый заговорил с нами старец. Нам приятно было услышать от него нашу родную русскую речь. После обычного приветствия по-русски мы с ним познакомились. Оказывается, он родом из Бессарабии, но связан воспоминаниями и с нашим Киевом, так как, по его словам, он служил здесь при генеральном губернаторе, кн. Дундукове-Корсакове чиновнике особых поручений[24]. Другой родом болгарин, оказался гостиничным; он принимал нас в архондарике и водил по монастырю; говорит только по болгарски.

По приглашению гостиничного инока, мы зашли на короткое время в архондарик, который находится за часовней, вправо от церкви и горазо выше ее. Здесь мы немного отдохнули, подкрепились чаем и пошли в церковь, где служили в это время часы. Соборная церковь обители, во имя Благовещения, сооружена в VI веке при императоре Юстиниане I. Снаружи она большая и внутри величественна и благолепна. Входные двери, притвор и вся внутренность ее расписана изображениями событий из истории основания лавры, а также св. подвижников, каковы: Антоний, Пахомий, Павел Фифейский, Евфимий, Савва, Ксенофонт, Аркадий, Иоанн и мн. др. Живопись стен внутри церкви свежая; но средняя полоса изображений святых, очевидно древняя. Вообще церковь по своим украшениям и убранству и теперь не лишена некоторого изящества. С купола спускается прекрасное паникадило. Пол мраморный, посредине мозаический (из разноцветных кусков мрамора). Иконостас резной: говорят, он перенесен сюда из Вифлеемского храма в XVI в., после того как латиняне завладели было пещерой Рождества Христова и соборным храмом над ней. С правой стороны иконостаса нам показали древнюю наместную икону пр. Саввы. В алтаре над престолом сень на столбах; влево особое отделение для жертвенника; здесь имеются также остатки древней живописи. Для поклонения вынесли нам из алтаря мощи святых и втом числе их главы свв. Ксенофонта, Аркадия и Иоанна.

Из соборной церкви мы пошли опять на двор церковный. Здесь нам показали в полу дверь с железным кольцом: она ведет в братскую усыпальницу. Затем мы стали подыматься по ступеням вправо от той лестницы, по которой спустились в лавру, и пришли в церковь св. Николая, устроенную в скале. Это - церковь братская первоначальная. Она устроена в пещере «Богозданной», открытой преподобному Савве в первые времена по основанию Лавры чудесным образом, именно, явлением ему ночью, во время молитвы, огненного столпа, утвержденного в земле и досягающего до небес. Пещеру эту еще Савва украсил и повелел совершать в ней богослужения в субботу и воскресение[25]. В сей церкви в углублении с левой стороны за решеткой сложены целые груды черепов и костей здешних иноков - мучеников, пострадавших от Персов, при нашествии их под предводительством Хозроя II, в 614 году. Выше при этой церкви есть комната, в которой жил и обогощал Православную Церквоь своими богословскими творениями и чудными песнопениями св. Иоанн Дамаскин.  Здесь же вблизи имеется и гробное ложе, в котором первоначально погребен был св. Иоанн Дамаскин (ум. 777 г.) Самые мощи его в настоящее время неизвестно где[26]. Холодная ли расчетливость человеческая или мечта найти охрану своему благополучию в святынях (во времена латинской империи в 1-й половине XIII в., или после нее, в период упадка византийской империи, с 1260 по 1453 г.) насильственно лишили св. обитель сокровища, которое по праву ей принадлежит. Но и теперь еще вся обстановка пещеры так живо напоминает этого Богодухновенного писателя-богослова и поэта-певца, которого называют «Златоструйным», «устами и толкователем всех богословов», «цевницей духовной»! Уроженец Сирийской столицы Дамаска, сын знатных родителй, высокообразованный, отличаемый вниманием халифа и занимавший высокое положение при дворе, св. Иоанн Дамаскин (680-777 г.) дорожил более душевным спасением своим, нежели земными благами, и ревновал более и чистоте веры, нежели о временном блеске и славе царства земного. Как мужественно восстал он на защиту украшения церковного, св. икон, против иконоборца - императора Льва Исаврянина! Какую силу здравый богословской мысли он обнаружил в своих словах в защиту иконопочитания! Эта-то ревность к своему и ближних спасению и к славе Божией заставили его, вместе со своим названным братом Косьмой, удалиться бегая от мира и водвориться в пустыне. Тыжелы испытания, которыми в нем подавлялись и сглаживались здесь всякие следы мирской гордости и превозношения и воспитывался дух смирения, терпения и послушания. Но тем чище, светозарней и возвышенней явился духовный образ этого великого подвижника, богослова и писателя. Эта утлая пещерка едва ли не более всех других мест была свидетельницей его безмолвных подвигов и трудов на пользу св. нашей Церкви. Ходил св. Иоанн даже в Константинополь для обличения иконоборческой ереси, при Константине Копрониме (741-775 г.); служил он пресвитером и проповедником Слова Божия в храме Воскресения, в Иерусалиме, при патр. Иоанне; но ничего не могло  заменить ему лавры и тихой, уединенной келлии. Здесь он находил совершеннейшее успокоение для души своей, порывавшей в мир горний; здесь вдали от молвы житейской он углублялся и в свой внутренний мир, и дух его со всеми помыслами устремился к Богу, Источнику света и блаженства. Здесь написаны им многие чудные богословские и поэтические произведения на пользу Церкви: «точное изложение православной веры» в 4 книгах - первый опыт системы Догматического Богословия[27], не утративший своего научного значения в Восточной Церкви и доныне; сочинения против ересей - несторианской, монофизитской, монофелитской, манихейской; воскресные службы Октоиха, каноны на великие Господские праздники: Пасхи, Рождества, Богоявления, Вознесения и др. Кого не умиляли такие чудные церковные песнопения, как поемые при погребении усопших: « Как житейская сладость»… «Плачу и рыдаю»… «Человецы, что всуе мятемся»… или - так называемые догматики восьми гласов, или - канон и стихиры Пасхи? Все эти и другие песнопения вылились первоночально из глубины духа св. Иоанна Дамаскина. Этими песнопениями ныне воспитывается ум и сердце и образуется душа всякого доброго сына Церкви. Через свои богословские и поэтические творения св. Иоанн стал по преимуществу «воспитателем всего православного-христианского мира». И все это совершили не авторское тщеславие, и самонадеянность, не увлечение примерами самообольщенных и заносчивых учителей мира сего, а ревность о славе Божией, любовь к небесной истине, и сила природного таланта, освященного Богом!

Из Богозданной пещеры мы вышли особым северным ходом к финиковой пальме, по преданию, посаженной рукой св. Саввы, ок 1300 лет тому назад. Это, кажется, единственное дерево в сей юдоли, - по кр. мере мы не видели здесь другой растительности, кроме цветов на вазонах. Она посажена над самым обрывом и как бы выходит из него; внизу при корне находится немного земли. Ствол ее прикован цепью к скале. Дерево, видно очень древнее. Ежегодно оно приносит плодов от 1000 до 1500 штук. Братия в известное время собирает их и раздает богомольцам в случае их просьбы. Плоды эти, как говорят, полезны замужним женщинам против бесплодия.

Пальма в монастыре св. Саввы.

Акварель Питера Питерсона 1882 г.

Из северного конца лавры мы отправились в южный. Выйдя опять на церковный дворик, мы стали взбираться по лестнице в ту часть лаврских построек, где находятся архондарик; миновав последний, мы шли по нескольким корридорам и утлым балкончикам, висящим над самой юдолию, и пришли, наконец, в небольшую пещеру с древним, полуистертым живописным изображением пр. Саввы; рядом с ней находится другая с мозаическим полом. Они составляют как бы одну, двойную. Здесь, по указанию ангела, первоначально поселился и жил преп. Савва в течение более 5 лет, до основания башни и лавры. В соседстве с ней к северу была пещера, которую Савва отдал одному из первых учеников своих, православному армянину старцу Иеремии и двум ученикам его Петру и Павлу. Им дозволено было совершать псалмопения в малой молитвенице на армянском языке; после этого в короткое время, по словам биографа св. Саввы, умножились армяне в великой лавре[28].

Нам захотелось также побывать внизу у подножия лавры и пройти по дну юдоли, в виду обители св. Саввы. Мы прошли в левый боковой придел церкви. Наш проводник, гостиничный инок повел нас опять к соборной церкви. Здесь нет алтаря и престола, но впереди устроен старинный иконостас (не в собственном смысле слова) и пред ним шла служба часов[29]. Мы обратили внимание на то, как стоят здешние пожилые старцы на продолжительных служениях. У многих их них были в руках жезлы с поперечными перекладинами вверху, прямыми (в виде удлиненной буквы Т) или согнутыми к низу. По видимому, они много помогают старцам выстаивать длинные монастырские службы. Из этого придела через левую боковую дверь мы вышли в небольшую площадку и остановились перед дверью.  Открыв ее, инок спустил вниз небольшую лестничку и по ней сошел сам и пригласил нас сделать тоже самое и следовать за ним. Мы очутились на площадке вблизи финиковой пальмы. Далее мы пришли в тесный корридорчик, который вел, между прочим, в монашескую трапезу. Здесь мы опять встретили старца - бессарабца, служившего некогда в Киеве.» Скажите, спросил я, не трудно ли Вам здесь жить? Не скучаете ли? не жалете за миром?» - «Слава Богу, отвечал он. Ни о чем не жалею… Здесь лучше, чем в мире. Смотрите: лета мои большие, а я жив и здоров… Здесь, тихо и мирно, а много ли человеку нужно?»… Для меня этот инок и теперь кажется загадочным. Больше с ним мы не встречались. Вслед за проводником мы зашли в братскую трапезу: здание низкое но для здешнего места просторнее стены украшены живописью. На столах, поставленных устен, приготовлен обед: жиденькая похлебка из чечевицы, и какой то зелени (без рыбы), по горсти маслин и небольшому куску хлеба, - вот и все для подкрепления сил каждого. Далее мы шли по дороге, проложенной по карнизу над обрывом. Пришлось пройти еще одну дверь и тогда мы очутились на крутой дорожке в долину. Спустившись наконец на самое дно, мы свернули влево и в нескольких шагах отсюда, недалеко от скалистого обрыва, увидели бассейн, в который стекает вода по особому желобу из находящейся здесь же левее пещеры. Вода эта постоянно течет из недр скалы, но братия ей почти никогда не пользуется, так как источник находится за стенами обители. Для потребностей братии служит вода, собирающаяся в монастырских цистернах. Бассейном же пользуются здешние бедуины, пригоняющие сюда скот на водопой. Источник, текущий из скалы, и есть тот самый, который открыт был чудесно пр. Саввой.  Когда он прибыл сюда, то эта местность была совершенно безводная. Воду для себя пр. Савва приносил из «семиустного» озера, которое, было в двух часах пути от его пещеры. Однажды ночью он ходил по юдоли, воспевая Богу псалмы. Вдруг он увидел дикого осла, который здесь разрывал и сосал землю. Пр. Савва стал сам копать и открыл источник. Наш проводник повел нас к этом месту, откуда вытекает теперь источник. Мы вошли в продолговатую, темную сырую пещеру, пробитую в скале. Здесь из щелей скалы вытекает и собирается в каменном ложе вода. Мы попробовали ее. Она солоновата, но здесь такая составляет драгоценность. Меня озадачило было то обстоятельство, что источник вытекает из скалы, а не из земли, как было думать на основании сказания современника (Кирилла Скифопольского, Жит. пр. Саввы, гл. 17, стр. 22). Вероятно, так в начале и было. Пещера же, куда углублялся источник, проделана впоследствии. При выходе из пещеры мы были окружены бедуинами, пригнавшими сюда несколько тощих коров для водопоя. Их было человек 10, и все они, и большие и малые, попросили у нас «бакшиш»; мы дали только маленьким, поразившим нас жалким видом, а также женщинам с грудными детьми на руках. Проходя по юдоли, мы видели множество пещер, которыми изрыты оба отвесных обрыва в долину, особенно восточный, находящийся напротив лавры. Устья их расположены то в ряд, то в одно над другим от низу до верху. Некоторые их них памятны по именам их прежних обитателей подвижников. Так, вверх по долине, к югу от лавры, нам была указана пещера свв. Ксенофонта и чад его Аркадия и Иоанна. Мы вспомнили, как Господь чудно спас обоих братьев при кораблекрушении от потопления, а затем снова соединил их друг с другом и с родителями: пораженные явными знамениями милости Божией все члены семьи оставили столицу, богатства и мирскую славу и предались пустынным подвигам; мать Аркадия и Иоанна - Мария подвизалась в одном женском монастыре[30] (Жит. 25 Янв.). По другую сторону обители, вниз по долине, в расстоянии от лавры саж 10-15, в восточном обрыве (противоположном обители) мы увидели пещеру св. Иоанна Молчальника; около нее видны и теперь остатки стены со стороны долины. По своему глубокому смирению и усердию к уединенным подвигам св. Иоанн едва ли уступал своему современнику пр. Савве. Происходя также из знатного рода (в Армянском Никополе), он предается пустынным подвигам еще в летах отроческих, в 28 лет он оказывается достигшим уже такого духовного совершенства, что по общему избранию жителей г. Колонии[31], рукополагается местным митрополитом в сан Колонийского епископа. Спустя 10 лет он оставляет почетное место и, посетивши Константинополь, приходит в Иерусалим. Здесь в одну из ночей он видит наяву звезду света, имеющую вид креста, и слышит голос: если хочешь спастись, следуй за этим светом. Идя в след за этим небесным путеводителем, он приходит в лавру пр. Саввы. Никто не знал о его сне, но все полюбили его  за послушание в исполнение  самых низких работ по кухне и хозяйству. Только со временем открылся сан его патриарху Илии и пр. Савве, когда тот и другой хотели было посвятить его в сан пресвитера… И как скорбел св. Иоанн об этом открытии, чуть было не ушел даже в другое место. Господь со временем открыл чудным образом все подробности его жизни, долгое время бывшие тайной для братии. Пр. Савва сам заботился об устройстве келлии Иоанну. К сожалению, недостаток времени и высота места не позволили нам зайти в эти запустелые развалины. Идя далее вверх по долине, мы увидели с левой стороны при обрывистом скате остатки значительных некогда сооружений; это - место жительства св. Софии, матери Саввы, пришедшей сюда по смерти мужа (Жит. св. Саввы, гл. 25); оно находится саженях в 30 от лавры. Здесь говорят был женский монастырь. Дно долины всюду завалено камнями. Заметно, что здесь протекают иногда большие потоки воды. Вероятно, это бывает зимой и весной, но не летом, хотя были часы еще почти утренние, но в долине было жарко, точно в пещи раскаленной, а что ж должно быть позже, к полудню? Мы поспешили назад. У Саввинского источника нас снова обнаружили те же бедуины, большие и малые, кажется, выражая не столько благодарность за данные парички, сколько желание еще что нибудь получить…

Лавра преп. Саввы Освященного в Иудейской пустыне. Фото Френсиса Фрита. 1859 г.

По возвращению в лавру, мы зашли снова в архондарик, чтобы собраться в дальнейший путь. По предложению гостинника, мы подкрепили себя монастырской пищей (маслины и хлеб) и своими небольшими запасами. Самый архондарик представляет обширную и светлую комнату, занятую посредине длинным столом, а по краям диванами, устланными большими коврами. В одном конце комнаты кровать с плотно закрывающим ее пологом. На стенах несколько картин и в том числе их большой снимок с мозаикой пола одной Заиорданской древней церкви, представляющей собственно план Палестины (по нынешнему географическому карту) в древне-христианские времена[32]. Монах гостинник принес нам некоторые вещи отчасти местного изделия, и предложил купить их на память о лавре, напр., кресты деревянные, большие (ручные) и малые, с частицами дерев: тернового, певка, дуба, акриды и пр., печатное изображение на полотне пр. Саввы и чудес его, грубой работы, с греч. надписями, и мы кое что купили не столько в виду искусства их выделки, сколько на память об этой св. обители. Гостинник сообщил нам, что в настоящее время в обители братии всего 60 человек, в том числе 6 болгар, есть и сербы. Игумен Анфим родом болгарин. Прежде было здесь и три русских (один, между прочим, из Курской обл.), но теперь все они поумирали. По словам гостинника, один из этих русских скончался 103 л. от роду; это был человек святой жизни. К сожалению, он не назвал нам имени хотя бы этого последнего из наших соотечественников. Лавра не имеет никаких метохов. Единственное ее достояние - это несколько сот маслин в разных местах. С них добываются запасы для пропитания братии и делается масло для церковного употребления. - Среди этих разговоров с нами инок - гостинник высказался, что по его наблюдению, русский народ очень благочестив, любит молитвы и усердно хранит церковные уставы, что за это именно Бог и благословляет русское царство и сделает его сильным во всем мире. Здесь между прочим, он вспомнил о посещении Лавры Его Имп. Высочеством, Вел. Кн. Александром Михайловичем, который приезжал сюда со свитой и пил здесь чай. Гостинникам выразил сожаление, что в лавре нет особой книги для записи посетителй. Он уже несколько раз говорил об этом игумену, но тот боится, как бы эта запись посетителей не была противоречием уставу пр. Саввы.

Хотелось нам посетить еще и знаменитую библиотеку обители, но гостинник сказал нам, что самые ценные рукописи взяты по распоряжению патриарха, в Иерусалим; остались - дескать только позднейшие, печатные, не важные. Так как при том нам нельзя было долго здесь оставаться, то мы и не настаивали на своем желании»[33].   

Примечания